Глава 1. Как я сделался волчатником
Глава 2. Сказочный зверь
Глава 6. Бандиты
Глава 7. Федулаич

В ясный, тихий морозный день, когда блестками играет снежный покров и розовеют стволы деревьев, когда на снегу лежат характерные узоры печатных следов, знакомые, близкие, как почерк дружеской руки, когда высоко в небе слышатся гортанные крики ворона, я вспоминаю волков.

Тянет к крепкому хвойному острову. Так и кажется, что, глубоко пробороздив с кряжа намет снега, напрямик к лесу вьется канавкой узловатая волчья тропа.

В тусклый день, когда низом несет, а сверху подваливает косой снег, представляешь себе чуть видную линию занесенных ямок волчьего следа, который, войдя в хвойный лес, сразу делается ясным.

Представление о сером волке — бирюке — связано с воспоминаниями о непогоде, метелице и о застигнутых непогодою путниках.

Сколько сказок и поверий сложилось вокруг этого зверя!

Внешность волка интересна. Хорош и цвет шерсти, сливающийся с мглой осеннего дня, и мощь, и гармоничность сложения, и гордость осанки, когда он, высоко подняв голову, осматривает даль/

Возьмите за шиворот убитого крупного волка, поднимите его грузную голову, опустите ее, похлопайте ладонью по широкому лбу и, если вы охотник, в вас заговорят приятные воспоминания.

Волк принадлежит к семейству и роду собак. Систематика наших волков не вполне разработана. Проф. С. И. Огнев считает установленными пока четыре подвида: 1)волк обыкновенный, 2) волк кавказский, 3) волк тундряной и 4) волк камчатский.

Мы мало еще знаем о столь известном звере-вредителе. Недостаточно разработана систематика, много пробелов и в биологии волка. Мы точно не знаем причин регулярного воя выводка волков на гнезде, особенно когда вся семья в сборе, мы мало еще знаем о жизни переярков летом, об особенностях характера волка.

В наружности волка запечатлеваются мощность головы и шеи, высокий перед, покатость спины, низко спущенные ребра и поджарость живота. Пальцы лап плотно сжаты, вся кисть несколько овальная. Хвост опущен и мало подвижен; недаром его называют поленом.

Нормальный вес волка зимой колеблется от 42 до 55 кг для старого, от 32 до 42 кг для переярка (переярком называют волка от годовалого до приблизительно 2—3-летнего возраста) и от 19 до 32 кг для прибылого (молодой волк, которому не минуло еще года). Самцы обычно тяжелее самок.

Зимняя шерсть волка длинна, густа и грубовата. Особенно пышно одета шея. Шерсть на спине отличается длиной; у многих экземпляров на холке торчит вихор. Шерсть на голове невысокая, ноги покрыты коротким, плотно прилегающим жестким и скользким волосом.

Окрасы обыкновенного волка — серо-черно-охристый, серо-черный, серо-белесый и серо-голубоватый. Черный цвет обычно идет по хребту полосой; с большей или меньшей интенсивностью чернота на кончиках волос распространяется по всему туловищу, за исключением брюха и лап. Брюхо — белесоватое, с охристым оттенком, пах - коричневатый с лиловым оттенком. Ржаво-охристые тона на боках, лопатках, внешней стороне ушей, на шее и хвосте. У некоторых экземпляров лоб и щипец светлосерые, у других темносерые, у третьих кончики волос очень черны. Окружности губ и нижние части щек белесоваты. Общее выражение волчьей морды меняется как от степени белизны и ширины полоски или пятна, так и от степени черноты кончиков волос лба и щипца. Охристо-ржавый окрас встречается преимущественно у самцов; у самок и прибылых он редок.

По внешнему виду и образу жизни наших обыкновенных волков, встречающихся в одной и той же местности, мы разделяем на два типа.

Один - лобастый, с мощною красивою головою, умеренным пропорциональным щипцом, широкою грудью и статным корпусом. Шерсть таких волков обычно ровная, шея - в хорошем полном опушении. Зрелые экземпляры, особенно самцы, окрашены в серо-черно-ржавый или чало-черно-охристый тона; самки этого типа темнее, иногда у них заметен охристый подпал, белесоватость общего окраса обычно отсутствует. Волк такого типа производит впечатление кормного, т. е. хорошо питающегося, зверя.

Живут такие волки поблизости от человека, не удаляются в глубь больших лесных площадей; они подходят не только к самым селениям, но проникают и в самые усадьбы и, сравнительно часто встречаясь с человеком, умело приспособляются к обстановке. Волки эти преимущественно режут домашний скот и мастерски вылавливают собак. Сделав обходы и ревизию селений, они после подготовки залегают и терпеливо подкарауливают собак.

Волков описанного типа мы называем собачниками.

Волки второго типа живут в отдалении от человека и питаются преимущественно дичью и теми домашними животными, которые попадают в места их обитания. Они реже поэтому подвергаются преследованию человеком. Волки эти нередко производят впечатление изголодавшихся скитальцев. Лоб у них уже, щипец удлинен, туловище кажется растянутым, замечается сухопарость, вес меньше.

Пропитание эти волки добывают хотя и с меньшим риском, но со значительно большей затратой сил.

Окрас самцов серый с неровною чернотой или белесовато-палевый с чернотой, охристые тона развиты меньше, чем у предыдущего типа. У самок часто наблюдается сильная белесоватость общего окраса. Волков этого типа мы называем пустошными.

***

Волк распространен всюду, где он обеспечен питанием. Глухой тайги волк избегает. Глубокий и рыхлый, не уплотненный ветрами снег препятствует его передвижениям в успешной охоте за дикими животными. Но стоит только человеку нарушить таежные условия, как в этой местности вместе с ним появляется волк.

Наиболее распространены волки либо в местностях с развитым животноводством и бедных дикими животными, либо в районах, где слабо развито животноводство, но велико число диких животных. Неравномерность расселения волка объясняется именно этими закономерностями. Поэтому наиболее густо заселены волками Поволжье, Казахстан, Приуралье, северные районы РСФСР, лесостепная полоса Западной Сибири, степные животноводческие районы, Северный Кавказ, Белоруссия, Горьковская область, Смоленская и другие Вообще нужно сказать, что на распространение волка значительное влияние оказывает человек.

Чем больше кормовые запасы и чем удобнее ландшафт для того, чтобы охотиться, передвигаться, скрываться и выводить потомство, тем прочнее прикрепляется зверь к данной территории.

В заботах о добывании пищи волки нередко совершают миграции, связанные с передвижением, перекочевками стад как домашнего скота, так и косуль, кабанов и других диких животных.

На севере волк находит себе приют и в тундре и в лесотундре.

Осоковые болота, кочкарники, низины, мелкие долинки-балки, заросли ивняка, карликовых берез и ельника и песчаные холмы, поросшие редколесьем, представляют для волка в лесотундре достаточно удобные угодья для охоты и устройства гнезд. Такие угодья достаточно укромны, встреча с человеком почти исключается в силу громадных просторов и чрезвычайно редкого народонаселения.

В степях волки придерживаются полос с высокой травяной растительностью, зарослей по течению рек, возвышенностей с кустарником, балок, переплетенных кустами.

Даже в пустынях волк умеет найти себе укромные места для гнездовья.

В лесостепной полосе волк укрывается в оврагах, колках, отъемах, в зарослях мелколесья, в рощах, в долинах рек с густыми кустарниками и деревьями. В местности горной он придерживается леса или высокого травяного покрова. Не оставляет он без внимания и скалы с расселинами под свесами каменных плит.

В сплошных лесах волк редко заходит в глубину площади, он больше придерживается дорог и опушек. В местности равнинной и лесистой места обитания волка бывают разнообразны. Волк находит приют и в торфяных болотах, среди которых в виде островов имеются лесные гряды, и в смешанных значительных лесных площадях, и в тенистых еловых участках с валежником и вывороченными деревьями, и в болотах с моховыми гладями и чащами соснового молодняка. Заболоченное мелколесье с ивняком и зарослями высоких болотных трав служит для него также прекрасным приютом.

Описанные места обитания волка являются лишь частью ландшафта его охотничьего района.

Волк, поселившись в определенном районе, сравнительно редко совершает рекогносцировочные походы за пределы этого района в течение весны, лета и осени. Однако зимой, когда добывание пропитания становится гораздо труднее, волку приходится передвигаться значительно шире, отдаляясь от своего обычного района.

При обеднении района объектами питания до степени, угрожающей существованию волка, он переселяется в другой район или бродяжничает.

***

Волк имеет крепкие зубы, чрезвычайно развитые жевательные мышцы и слюнные железы и очень широкий пищевод. Крепкие зубы нужны волку для мощной хватки при охоте на крупных животных, они необходимы также, чтобы расправляться с мерзлым, крепким, как камень, мясом и дробить кости животных.

Развитые слюнные железы и широкий пищевод необходимы для обильного обволакивания слюной пищи и быстрого глотания громадных кусков. Благодаря этому волк способен быстро проглатывать куски мяса, спасая таким образом свой обед от сотоварищей.

Зубы волка так много работают, что, несмотря на свою прочность, они изнашиваются преждевременно. Особенно быстро “тратятся” зубы у волков, побывавших в капкане.

Плохо пришлось бы старым беззубым волкам, если бы их жевательные мышцы и слюнные железы не обладали описанными выше особенностями.

Мне пришлось сделать несколько наблюдений над старыми волками, избегавшими привады, особенно в сильную стужу, когда мясо становится твердым, как камень. Оказалось, что зубы у них почти совершенно отсутствовали: клыки были сломаны, а резцы сравнены с деснами. Такие экземпляры, живущие в одиночку, промышляют преимущественно собак. В стае жить беззубому невыгодно.

Один из таких волков добыт был мною через несколько часов после того, как он похитил собаку. Я вскрыл ему желудок и вынул туловище черной лохматой собачонки ростом с зайца. Не было только головы, которую волку, очевидно, удалось оторвать лапами и челюстями. Вся она была изжевана, измята, сплюснута, вытянута.

Волк и силен и вынослив. Матерый волк легко тащит на спине барана, отдирает, поворачивает тушу лошади, вмерзшую в землю, разнимает ее остов, дробит внушительные кости, поднимает благодаря мощи своих челюстей значительные тяжести, мигом перерывает горло крупного животного. Выносливость волка сказывается на способности покрывать рысцой громадные расстояния; установлены случаи, когда волк в одну ночь делал переход в 100 км.

Волк способен переносить продолжительную голодовку, сохраняя достаточно сил для передвижения на большие расстояния. Волк крепок на рану. Волк - не то, что лисица, которая падает нередко от удара дробины в плечо или бедро и лежит некоторое время недвижимо, боясь обнаружить себя. От выстрела картечью, изрешетившей его туловище, волк не падает сразу и при смертельном ранении удаляется как будто ни в чем не бывало и ложится или падает, скрывшись от опасности. Волка можно убить наповал, только попав в головной мозг, сердце или позвоночник.

Движения волка хотя менее плавны и гибки, чем у лисицы, но пластичны. На воле волк красив. Когда он отбежит на пригорок, поднимет голову, покажет в профиль свой стан, он горд и грозен.

Прыжок волка через препятствие легок и силен. Аллюры у волка следующие: шаг, мелкая рысь (трусца), крупная рысь, короткий галоп, машистый галоп и карьер.

Шагом волк пользуется сравнительно редко - при большой усталости или отяжелев от чрезмерного количества поглощенной пищи, когда его клонит ко сну; шагом волк идет также при настороженном подходе к месту, где заподозрена опасность, или в случае скрадывания добычи, или подходя к чужому, пришлому волку.

Мелкая рысь — самый обычный волчий аллюр, на котором этот зверь неутомим.

Крупной рысью волк пользуется, когда спешит к определенной цели, иногда отдаленной; этот аллюр выражает нетерпение, нервное состояние.

Короткий галоп практикуется у волков при передвижении на небольших расстояниях для преодоления глубокого снега или для удаления от близкой опасности при необходимой настороженности; прыжки, короткий галоп наблюдаются у волка во время игры, когда он находится в группе своих собратьев.

Машистым галопом волк идет от опасности или преследуя врага, а иногда накоротке к добыче. Карьером волк несется от опасности, панически устрашившей его, или преследуя добычу.

Машистый галоп и карьер представляют собой аллюры, ослабляющие способность волка исследовать опасность пути чутьем, слухом и зрением.

Волк не может совершать продолжительного бега прыжками и при миновании острой надобности тотчас же переходит на рысь.

Машистый галоп и карьер ярко выражают резвость и силу волчьего хода.

След волка имеет сходство со следом крупной собаки, и так как крупных собак значительно меньше, чем средних и мелких, то встреченный неопытными людьми след крупной собаки обычно принимается за волчий. Лапа волка “в комке”, т. е. пальцы плотно прижаты; поэтому отпечаток следа волка на снегу имеет более продолговатую и аккуратную форму, чем след собаки. Главное отличие волчьих следов от собачьих заключается, однако, в прямолинейности хода, в равномерности расположения отдельных звеньев общей цепи следов и в том, что волк ступает аккуратно, не задевая лапой смежной боковой поверхности снега, как это нередко делают собаки. На шагу и рыси лапы волка, а равно и собаки, чередуются так: в след правой передней лапы ступает левая задняя и наоборот. Таким образом, получается ровная линия отпечатков. На махах (галоп, карьер) за параллельно ступающими передними ногами выносятся вперед задние. Такой ход дает четыре отпечатка (двух передних и двух задних лап).

***

Слух у волка развит сильно и значительно превосходит слух человека. Научными методами (в лабораториях покойного академика И. П. Павлова) установлено, что собака способна различать такие звуки, которые для человеческого слуха неуловимы.

Однажды, посетив уголок В. Л Дурова, я был свидетелем продемонстрированных им примеров остроты и точности (верности) слуха собаки. В. Л. Дуров, подозвав находившуюся в комнатах собаку, пригласил меня на площадку лестницы, соединявшей верхний этаж с нижним, и просил наметить ступеньку лестницы, на которой собака должна остановиться по неслышному для человека свистку с микрометрическим винтом. Мы стояли рядом на площадке. Я сообщил Дурову об избранной мною ступеньке, на которой собака должна остановиться. Он послал собаку с площадки вниз по лестнице, держа наготове свисток. Собака опускалась рысцой и, дойдя до намеченной ступеньки, остановилась на ней, круто повернувшись к хозяину, но Дуров велел ей продолжать путь вниз, и собака снова остановилась на вторично намеченной мною другой ступеньке. Стоя рядом с В. Л. Дуровым, я ни первый, ни второй раз не слыхал ни малейшего звука свистка, он был неуловим для слуха человека.

Затем В. Л. Дуров продемонстрировал опыт, свидетельствующий о точности слуха собаки. Дуров брал на рояле определенную ноту, вызывая этим звуком чесательный рефлекс: собака тотчас же начинала усиленно чесаться лапою. На смежные ноты собака никак не реагировала.

Оба приведенных примера хорошо свидетельствуют об остроте и точности слуха собаки, у которой вряд ли слух развит сильнее, чем у волка, так как высокая острота слуха волка поддерживается постоянной напряженной работой этого органа в борьбе за существование.

Я нисколько не сомневаюсь, что волк, однажды сумевший вырваться из оклада во время гона, посещающий стада домашних животных, сумеет отличить голос именно того загонщика и того пастуха при стаде, который вызвал в звере устрашающий рефлекс или просто помешал осуществлению его стремления. Так же волк различает вообще угрожающий голос преследующего или заметившего его человека от песни возвращающегося с работы человека или от разговоров и покрикивания проезжих.

Зрение у волка достаточно дальнозоркое и острое, чтобы своевременно обнаружить опасность или добычу.

Если у собаки замечается известная близорукость, то у волка она вряд ли существует. Из всего этого можно вывести чрезвычайно важное практическое заключение: насколько надо быть осторожным охотнику, чтобы его не мог услышать или заметить волк, и как неподвижно надо стоять на номере во время облавы.

Говоря о хорошем зрении волка, необходимо отметить особую способность его замечать нарушения целостности снежного покрова, не видимые человеком, хотя бы обладающим самым острым, привычным зрением. Волк быстро обнаруживает свои и чужие следы, старую, не видимую для человека, когда-то занесенную снегом, лыжню и изменение снежного слоя при постановке капкана. Может возникнуть вопрос: имеет ли смысл ставить на волка при таких условиях капканы? Не надо забывать, однако, что не все экземпляры обладают достаточным опытом и настороженностью; надо иметь в виду, кроме того, что бдительность зверя временами падает, тем более, когда отсутствует упорное преследование со стороны человека. Все органы требуют некоторого отдыха от напряжения и не только во время сна. И волк, прошедший, скажем, 25 км, не замечая никаких явлений, настораживавших его, может прозевать опасность на 27-м километре пути.

Волк видит прекрасно и днем и ночью.

Мне не удавалось установить, чтобы чутье волка было выше, чем у “чутьистой” собаки. Однако комплекс способностей волка, помогающих ему находить добычу и предохранять себя от опасности, несравненно выше, чем у собаки.

***

Наблюдательность и приспособляемость волка тесно связаны между собой. Сочетание этих свойств представляет надежное средство в борьбе за существование этого зверя.

Нам известны интересные факты, характеризующие наблюдательность некоторых птиц. Установлена, например, способность орланов и ворон разбираться в небольших числах; так, птицы замечают, что из числа проезжавших мимо четырех человек один выбыл. Птицы резко реагировали да такую перемену подъемом на крыло.

Животное со столь развитым мозгом, как волк, и подавно способно проявлять далеко не примитивную наблюдательность. Волк, конечно, уже по внешнему виду нередко отличает человека, представляющего для него опасность, от мирного обывателя.

Поэтому опытный, серьезный охотник должен соблюдать все меры предосторожности. Капканщик, например, тщательно вываривает капканы в хвое, коре, чтобы запах железа, ржавчины и посторонних предметов не был доступен чутью волка. Чтобы скрыть от зрения волка нарушения в снежном покрове, происшедшие от установки капкана и следов капканщика, некоторые охотники прибегают к установке капкана на полознице, специально проложенной санями, и, не выходя из саней, заделывают полозницу обратным проездом, т. е. прохождением полоза над капканом.

Охотники пользуются защитной одеждой. При передвижениях, например в санях, скрывают торчащие ружья, лыжи, лежащие красной горкой кумачовые флажки и т. д.

Школой академика Павлова установлено, что животные обладают как прирожденными (безусловными) рефлексами, так и приобретенными (условными) рефлексами. Число рефлексов, которые можно выработать у собаки, почти ничем не ограничено.

Уменье волка быстро воспринимать те или другие явления и верно их оценивать создает некоторые трудности при добывании волка, особенно бывалого.

Много раз приходилось по следам и по покинутым лежкам обнаруживать выход волков с дневки и совершенно прямолинейный ход их к падали, которую они, несомненно, обнаруживали с лежки по полету и по голосам птиц. Предположение это тем более обосновано, что волки приходили на эту падаль впервые и дневали на расстоянии нескольких километров от нее.

Волк обладает тонкой наблюдательностью, прекрасным острым слухом и хорошим дальнозорким зрением. Чутье у него, несомненно, хорошее, но было бы ошибочно думать, что главным образом оно помогает волку отыскивать пропитание. Слух и наблюдательность в большей степени, чем чутье, обеспечивают волчье существование. Нередко приходилось слышать, будто волк чует падаль за несколько километров. Это неправильно. Не чутье, а слух и наблюдательность приводят волка к падали.

Интонации голоса ворона, сороки и их повадки волк прекрасно знает. Птицы эти служат волку незаменимыми помощниками, но в то же время они крайне докучают ему во время дневных его переходов и на дневном отдыхе.

Волк обладает замечательной способностью, как и ястреб-тетеревятник, выбирать наивыгоднейший момент нападения на добычу. Однако интервалы в посещениях, зависящие от степени сытости зверя и от безопасности окружающих условий, учесть трудно.

Когда полагают, что зверь напуган и не скоро вернется, он вдруг неожиданно появляется тотчас после первого разбоя, а когда ожидают, что он сейчас же вернется к соблазнительной добыче, волк словно совсем исчезает из данной местности. В набегах своих волк несомненно руководствуется успокоением, наступившим как в стадах животных, так и у хозяев после произведенного им переполоха. После первых жертв пастухи для большей безопасности держат стада скученно на ограниченном участке пастбища. Но волей-неволей приходится дать свободу животным, которые не могут кормиться долго на ограниченной и вытоптанной площади. Животные, соблазняясь кормом, разбредаются, отдаляясь от пастухов, а волки опять тут как тут.

Волк, обнаружив падаль, в большинстве случаев воздерживается сразу от ужина, даже в том случае, когда времени до утренней зари остается много.

Если падаль на самом деле оказывается безопасной, волку свойственно привадиться и посещать ее несколько дней подряд.

Однако, несмотря на то, что волк не прочь обедать каждый день, он, далеко не покончив с находкой, делает интервалы в посещении падали в 1 - 5 дней. Причины таких интервалов бывают разные: во-первых, волк при ежедневном посещении и при отсутствии метелей опасается обнаружить свое присутствие; во-вторых, подкрепившись пищей, по свойственной ему скитальческой привычке передвигается с целью найти пропитание в запас, для будущего; в-третьих, уверившись, что, кроме птиц, найденную приваду никто не уничтожает, он зачастую спешит проведать оставленную им в другом месте тушу, опасаясь, как бы ее не уничтожили в его отсутствие другие волки. В зависимости от той или иной причины, условий погоды и расстояния, а также благополучия во время путешествия находится и продолжительность тех интервалов, которые наблюдаются при посещении волками падали.

Птицы, в особенности вороны, а также сороки, когда их соберется несколько десятков, быстро выклевывают мясо; недоступными для них являются части, глубоко занесенные снегом, т. е. главным образом бок, на котором падаль лежит. Это уже работа для волков. Примерзшую тушу, да еще занесенную снегом, не под силу ни поднять, ни разорвать собакам. Часто издали еще узнаешь по измененному положению туши и разорванному остову о посещении волков.

Волк исследует свой район прямыми линиями, заходя в наиболее выгодные участки. При снежном покрове он избирает путь по дорогам, захватывая местность с густым расположением селений, поля, перелески или разнообразные угодья, где держатся дикие животные. Шатаясь ночью по дорогам, волк часто обнаруживает около селений падаль или схватывает собаку. Сидя на дороге, прислушивается к лаю собак, обследует собачьи тропы, подкарауливает собаку проезжего, входит в улицу деревни.

Когда много ходишь по волчьим следам, узнаешь волчью жизнь.

Читая по следам маневры, применяемые волками при охоте за собаками, я убедился в существовании у волков следующих приемов. В первом 'случае четыре волка караулили собак около дороги; трое из них залегли на поле с разных сторон дороги в отдалении друг от друга, а четвертый залег у самой деревни. Собака, бежавшая по дороге в деревню, была поймана после попыток убежать с дороги по целине в деревню. По всей вероятности, она визжала, убегая, а на этот визг выскочила из деревни другая собака и была тотчас же схвачена волком, караулившим под самым селением.

Другой раз я наблюдал по следам охоту двух волков. Один из них залег у дороги в поле, а другой у самой деревни. Бежавшая по дороге собака зачуяла или увидела засаду у дороги и бросилась опрометью по целине к деревне, но залегший под деревней волк выскочил ей навстречу громадными прыжками, и бедная, обезумевшая от страха собачонка вкатилась волку прямо в пасть. Произошло чуть ли не столкновение: она едва успела откачнуться, дала два-три коротких скачка в сторону, и след ее пресекся.

Днем волк не заходит в селение, и если это происходит, то такое поведение наводит на подозрение о бешенстве.

Ночью волк чувствует себя смелее, он часто пропускает проезжего, свернув с дороги за ближайший кустик или даже залегая на чистом месте. Волк отлично учитывает безопасность ночи и невыгодные условия дневной жизни. Он знает, что ночью встречи с человеком редки и то только на дорогах; он знает, что ночью человек не появляется вне дорог и что завеса ночи служит волку заслоном. Ночью человек спит, спят и докучники волка — вороны и сороки. Волк старается уйти на дневку затемно, чтобы скрыться не только от глаз человека, но и от трескотни задорных сорок и от зоркого ворона, любящего провожать волка в надежде, что волк в свою очередь окажет ему продовольственную услугу.

Стук экипажей, голоса и крик людей на дорогах мало тревожат волка. Он относится без боязни к таким обычным явлениям, за исключением случаев, когда скрывается от преследования человеком. Человек на дороге не вызывает в волке страха; это совсем иной человек, чем вне дорог.

Наблюдательность и приспособляемость сквозят во всех проявлениях волчьей жизни.

Волк умеет красть, он умеет и грабить. Он похищает овцу со двора, режет лошадь на подножном корму и дерзко грабит проезжего, выхватывая из саней обезумевшую собаку. В погоне за шныряющей между подводами спасающейся собакой волк способен проноситься буквально между подводчиками, толкая их и получая иногда удары кнутовищем.

***

Все решительно поселяне и случайные гости деревни, не говоря уже про охотников, не оставляют волка в покое. Стоит встретить волка, увидать его хотя бы в отдалении, как проезжий или прохожий останавливается, грозит палкой, топором, кулаком, кричит на него, волнуется, указывая рукой и зачастую, если расстояние недальнее, пускается на него с угрозами и отборной бранью. Если же у человека при таких встречах имеется ружье, то он, не учитывая расстояния, непременным долгом почитает произвести грозный выстрел. Поэтому волк решается на смелое воровство или грабеж только в случае крайнего голода.

Однажды в тихий мартовский солнечный день мы ехали на санях, выслеживая волчицу. Миновав перелесок, выехали в поле по мало наезженной узенькой дорожке. Выезжая из-за пологого холма, мы увидали шагах в 250, у подошвы горы, близ самой дороги бурое пятно. В тот же миг это пятно зашевелилось. Это была волчица, гревшаяся клубком на солнце. Она лениво встала и трусцой пошла шагах в 150 параллельно нашему движению. Я сильно досадовал, что со мной не было винтовки, так как из гладкоствольного ружья стрелять на таком расстоянии не только бесполезно, но и вредно. Приостановившись, мы наблюдали за ней. Она тоже приостановилась и, выгнув спину дугой, скосила в нашу сторону голову и оскалилась. Отъехав немного, я на ходу приготовил ружье и свалился за куст, а Федулаич поехал в объезд в надежде нагнать волчицу на выстрел. Волчица, однако, не поддалась на эту уловку и, не торопясь, ушла в широкое поле. Мы взяли ее все же через день при помощи флажков.

Человекобоязнь волка вытекает из способности его чувствовать опасность, и, следовательно, это свойство волка представляет известную гарантию от нападения волка на человека.

Нападение волка на человека может иметь место (группою), но как исключительный случай, при смертном голоде волков.

Привожу сообщение М. Г. Волкова, студента звероводческого факультета Всесоюзного института пушно-сырьевого хозяйства:

“В середине января 1933 г., следуя по служебной командировке в пограничную полосу Алтая (Катон-Карагайский район), я ехал ночью со станции Жангиз Тюбе Туркестанско-Сибирской ж. д. кратчайшим путем на Кокпекты. Зима 1932/33 г. в Восточном Казахстане была суровая. Сильные ветры в пустынной, открытой холмистой местности сдирали снеговой покров с песчаной почвы, мешали снег с песком, с силой швыряли эту массу, затрудняя дыхание и усиливая и без того крепкий мороз.

Тулуп поверх шубы не сохранял тепла; приходилось выпрыгивать из повозки, бежать за ней, пока не согреешься.

Впрочем, вылезать из брички, запряженной тройкой тощих, но шустрых коней, приходилось и по другой причине. Местами на значительных участках пути дорога была заметена снеговыми сугробами. Нужно было помогать вознице-казаху подводить под правую и левую пары колес полозья, превращая длинную грузовую бричку в импровизированные сани. Это давало возможность продвигаться вперед.

Усталые лошади барахтались в сугробах, часто останавливались для передышки.

В одну из остановок возница тревожно сообщил, что на оставшемся позади пологом склоне голой сопки им замечены темные движущиеся фигуры и что, по его мнению, это волки. Через некоторое время я убедился в справедливости слов возницы. Волков было хорошо видно: всего одиннадцать. В лунном свете, то группируясь, то рассыпаясь, волки быстро надвигались, догоняли нас, охватывали широким полукольцом.

Лошади, выбившись из сил, медленно тащили бричку-сани. До ближайшего человеческого жилья на нашем пути - аула Даубай - оставалось около 30 км - несколько часов езды.

Двустволка уже давно вытянута из чехла и лежит на коленях. Браунинг, вынутый из кобуры, на морозе покрылся инеем. Забыв усталость, лошади, почуявшие волков, прыгали по сугробам, рвались вперед, испуганно храпели. Молодая пристяжка, недавно объезженная, жалась к кореннику, путала сбрую и, наконец, заскочив задней ногой через оглоблю, остановила движение.

И тогда произошло то, о чем я думал на протяжении последних километров пути, к чему приготовился, но чего не ожидал так скоро. Словно по команде волки, находившиеся не далее 100 м от нас, бросились с двух сторон на лошадей и бричку...

Из того, что произошло в эти немногие секунды, запомнились несколько выстрелов, кувырканье двух серых зверей и конвульсии правой пристяжной; из разорванного горла ее хлестала на снег горячая дымящаяся кровь...

От выстрелов и страшных криков возницы волки отступили, словно их смыло волной. Растерявшийся, плачущий возница освобождал от сбруи упавшую лошадь.

Скоро она затихла. Везти с собой труп лошади (мясо, шкуру) было невозможно. Пока казах вырубал из туши лошади несколько больших кусков мяса, я осмотрел волков. На снегу лежали два крупных кобеля светлосеро-белесого окраса, с небольшими сизыми расплывчатыми чепраками по хребтам. Покончив с работой и приведя в порядок сбрую, на двух лошадях с большим трудом мы выволокли повозку из сугробов.

Едва наша повозка отодвинулась от места происшествия, как, откуда ни возьмись, появились, очевидно, ожидавшие этого момента волки и быстро приблизились к трупам.

Со склона сопки вниз было видно, как около одного волчьего трупа расположились два волка, около другого - один, а тушу лошади окружили остальные шесть волков.

Вскоре бричка перевалила через гребень возвышенности.

В эту ночь волков мы больше не видели.

С тех пор я убедился, что доведенный голодом до отчаяния, волк способен на все, даже на нападение на страшного своего врага - на человека”.

Перейду к описанию более мирных встреч с волками и наших охот с Федулаичем.

Федулаич отправился на охоту с чучелами. Об этом я узнал, придя к нему. Мне сказали, куда именно он пошел, и я, оставив у него свое ружье, отправился навстречу. Тусклый ноябрьский день клонился уже к вечеру. Дорога представляла собой колкую, мерзлую грязь, стоявшую ребрами среди пустошных угодий, граничащих с полем. Отдельные березы с кустистыми гибкими ветвями и висящими сережками заставляли посматривать, нет ли на них тетеревов. Кое-где уцелевшие на вырубах елки стояли рисунчатыми темными пирамидами, упершись шпилями в мутное небо. Поглядывая все вперед в надежде увидеть возвращающегося Федулаича, я заметил сбоку, шагах в 60, идущих параллельно моему пути волков. Я вздрогнул от неожиданности. Волки шли, заслоняясь деревьями, кустарниками, и изредка выходили на чистое место. Окрас их действительно был защитный, сливавшийся с мглистой дымкой воздуха, с цветом ветвей, коры деревьев и ржавыми тонами пожухлой травы.

Волки шли сначала гуськом, потом сбились в беспорядочную стайку и стали посматривать на меня, нисколько не прибавляя ходу. Вдруг мне стало жутко: волки эти не проявляли прирожденной этому зверю боязни перед человеком. Они шли, посматривали, шел и я скорым шагом, так как иначе они опередили бы меня, а мне хотелось понаблюдать за ними подольше. Они неожиданно остановились, один из них очень косо посмотрел на меня, а двое повернулись ко мне грудью. “Такие маневры означают что-то недоброе”, — мелькнуло у меня в голове. По мне пробежала дрожь. И я крикнул: “Федулаич!”. Волки на прыжках бросились в сторону и скрылись. Из-за поворота дороги, шагах в 40, показался Федулаич.

Федулаич встретил меня с заранее застывшей улыбкой: он понял, что и я видел волков, и догадался о причине моего крика.

Подвигаясь к дому, мы все беседовали о волках и о том, что они никуда не денутся, лишь бы выпал снежок.

Мы пили чай и продолжали беседу о волках.

Федулаич, взглянув в окно, радостно заговорил: “Вот так снежок!”. Перистый снег, кружась, опускался на мерзлую землю. Он падал сначала медленно, затем быстрее, гуще и стоял занавесом.

Наступали сумерки. Мы с Федулаичем вышли на двор. Снег шел густо. Поставив запрокинутые еще с конца прошлой зимы розвальни, Федулаич свил новые завертки и ввернул оглобли. По случаю предстоявшей поездки он, попоив своего Гнедка, засыпал ему овса. Стало уже темно. Снег все продолжался, но уже перестал падать хлопьями, а сеял мелкими сухими кристалликами. На ступеньках крыльца лежал уже слой в два пальца.

Я остался ночевать у Федулаича. Мы долго не могли уснуть. Около полуночи мы вышли поглядеть на снегопад. Снег перестал. Изредка запоздалые снежинки, незаметные в темноте, порхали перед окном в оранжевом луче лампы.

Вернувшись с улицы, мы легли спать успокоенные.

Когда я проснулся, Федулаич давно уже был на ногах. Выбеленная русская печь, отражая мутный свет окна, еле прорезала темноту комнаты серым отсветом. Самовар за перегородкой издавал разноголосые звуки; в решетке еле тлели раскаленные угли.

Я хотел было выбежать на улицу полюбоваться первым зимним днем, но на пороге встретился с Федулаичем.

- Ну и пороша! - возвестил он.

Белый дневной свет первого зимнего дня как-то неожиданно охватил всю избу. Я поспешил к окну: вся земля - под пышным, как пена, снегом. Репей, лозинки, деревья, изгороди - все оклеено снежным пухом; снегири уже начертили под крапивой мелкие развилки следков.

Тихо, ветер не шелохнет, звуки приглушены, спокойно на улице. Разваливается, рассыпается и приминается снег под ногой человека, оставляя печатные следы сетчатой калошной подошвы, резкой грани кожаного каблука, овала валенка с черточками дратвенных стежек. Печатная пороша!..

Гулко щелкает дверь конюшни: Федулаич выводит Гнедка. Конь высоко поднимает голову, настораживает уши, храпит, удивленный давно невиданной белизной; за ним пестрят навозной желтизной следы копыт.

Я бросаю в розвальни три катушки с флажками. Мы садимся, придерживая ружья. Плывут розвальни неслышно, как лодка; чуть поскрипывают гужи. Сахарными головами стоит молодой запорошенный ельник. С полей промеж торчащего кое-где жнивника ровненькими звеньями, блинок за блинком, отпечатывая пальцы и коготки, вьется лукавый лисий след. Перед опушкою остановилась, потопталась лисица, испортив симметричный рисунок строчки следов, оглянулась, должно быть, и частою трусцою поспешила в ельник. Мы очень обрадовались, увидев лисий след по первой пороше, но решили не задерживаться в надежде перенять волчьи следы, а при неудаче вернуться к лисьему.

Мы ехали и полями, и пустошами. Погода была настолько мягка, что руки даже не зябли. На пути встретили не один русачий след. Хотя по первой пороше не все зайцы выходят на ночную жировку, но зато след их на лежку короток. Досадно было и лисицу упустить и лишиться возможности потропить зайцев-русаков, но мы твердо решили ничем не увлекаться, а сделать определенный круг, пересекая обычные волчьи переходы. Трудно было удаляться, видя ход зайца на лежку, определяя глазом место, где он, по всем признакам, залег. Но мысль о встретившихся нам накануне волках поддерживала в нас особую упорную энергию и стремление к цели; перед которой охота на лису и зайца казалась менее интересным занятием.

Волчьи следы с отпечатками мощных пальцев пересекли наш путь. Мы переглянулись с Федулаичем. Все четыре волка были здесь. За долгую ночь волки побывали у многих селений и, наконец, пошли по дороге полями.

Евфросиньева роща осталась направо, а волки пошли налево; в Орехове же волчьих следов вовсе не оказалось, и все собаки были целы.

- Слюнки текут - следок-то тепленький еще, - сказал Федулаич, упорно глядя на рассыпчатый снег.

Волки круто изменили принятое ими направление из перелеска к напольным местам и пошли к черневшему в низине хвойному болоту, сливавшемуся дальше с островом.

Из осторожности мы держались на порядочном расстоянии от болота. В низине к болоту виднелись кочки, в опушке было немало ивовых кустов; дальше шли невысокие ели, шпили их торчали несомкнуто: примерно в середине болота, по-видимому, была сопка, на ней шапкой высился уже довольно крупный лес. Отъехав с полкилометра уже по второй линии объезда, мы, привязав лошадь в сторонке, пошли продолжать обход, закинув за спины катушки с флажками.

Волнующая нас линия оклада вдоль острова не дала не только волчьего, но и никакого следа, хотя бы беличьего: снежная пелена была не тронута. Переглянувшись, мы прибавили ходу и скоро окончили благополучно оклад. По пути мы наметили два номера на линии вдоль острова; все условия указывали на то, что лучший ход и лаз будет на редколесье острова. Но у нас еще не было загонщиков, а гнать четырех волков на один стрелковый номер очень невыгодно: при удаче больше двух взять мудрено.

Я стал обтягивать оклад флажным шнуром, а Федулаич побежал к лошади, чтобы съездить в деревню, отстоявшую в полутора километрах, за тремя загонщиками. Через полчаса оклад был затянут кругом. Флажки ярко сияли. Я пошел навстречу Федулаичу по его следу.

Дойдя до места, где была привязана лошадь, на которой Федулаич, по моим расчетам, уже доехал до деревни, я сел на небольшой штабелек сложенного дровяного должья. Взглянув в сторону болота, в котором где-то лежали, свернувшись кольцом, четыре волка, я почувствовал необычайно радостное волнение от предстоящей, как мне казалось, удачной охоты.

Я вскидывал ружье на окружающие предметы, выбирая цель на предполагаемой высоте туловища волка; проделывал я это и сидя и стоя, делая от времени до времени прицеливания дуплетом. Ружье ложилось хорошо.

Федулаич неслышно подъехал с двумя загонщиками.

Быстро двинулись к окладу. По лицам обоих загонщиков, их движениям и поведению видно было, что они сами охотники.

Стою на номере в редколесье за маленькой заснеженной елочкой; впереди между елей - точно дорожки в парке; ближние ели в нижней, комлевой части стволов - без ветвей, и это позволяет заблаговременно увидеть зверя. Но дальше вглубь начинались сгущение и лесная крепь. Федулаич расставил загонщиков и вернулся в сопровождении одного из них. Возвращение загонщика меня очень встревожило: волки, стало быть, вышли. Я хотел было двинуться навстречу, но Федулаич, подходя к своему номеру, махнул загонщику рукой, и тот поспешил обратно. Я понял, что Федулаич вернулся с загонщиком, чтобы тот, во-первых, не начал гон до того, “как Федулаич займет свое место стрелка, а во-вторых, для ориентировки загонщика о месте расположения стрелков.

Когда охотник стоит на номере, он весь превращается в слух и зрение, сливаясь с заслоном, и это напряженное состояние удивительно обостряет слух и зрение.

Раздались далеко удары топора о деревья; спустя несколько минут загонщики глухо перекликнулись. Где-то впереди послышался в воздухе точно шепот, и через миг между мной и Федулаичем, сильно разлетевшись, пронеслись два глухаря. Я не мог не взглянуть на них, но тотчас перевел пристальный взор на подножие леса, а там среди коричневатых стволов елок дымчатыми мешками скакали два волка, направляясь к линии между мной и Федулаичем.

Только охотники поймут, какое необъяснимое чувство испытывает стоящий на номере стрелок и какое настороженное самообладание охватывает его.

Волки скрылись за рядом еловых стволов, и когда они снова показались, то шли уже, переходя на рысь, по косой линии прямо на меня. Впереди шел волк посветлее и подлиннее, с довольно острой мордой и нешироким лбом, за ним чуть в стороне следовал волк темного окраса, особенно на верхней части спины, и широколобый.

Я допустил переднего на расстояние 25 шагов и выстрелил под лопатку, волк сразу рухнул, второй, перескочив стрелковую линию, был шагах в 35, когда я выстрелил в него по шее; он посунулся, задев мордой снег, и, вскочив, пошел дальше. Вытащив один патрон из кармана, я быстро перезарядил ружье и успел послать ему заряд по холке; волк сразу перешел на шаг и упал. Не успел я снова насторожиться, ожидая, не вскочит ли еще один из оставшихся в окладе волков, как грянул выстрел Федулаича. Впереди в снегу барахтался раненый волк; Федулаич продолжает целиться, очевидно, раздумывая, стоит ли стрелять или дело обойдется и без выстрела. Волк перестал барахтаться. Федулаич снова стал охранять фронт, ожидая последнего волка.

Загонщики стали подходить; вскоре один из них вышел а, увидав убитого мною волка, побежал к нему. А в это время появившийся второй загонщик кричал нам, что один волк ушел через флажную линию.

Семейная жизнь началась.

В одну из ясных, очень звездных мартовских ночей, когда шершавый наст блестел при луне синими и белыми огнями, волчица сидела у холма. Впереди стлалась равнина, по ней протекала речка, а за речкой, будто пасущееся стадо, раскинулись домики большого селения под заснеженными крышами.

Наступило хорошее для волчицы время. Она, не утомляясь, могла без дорог делать громадные переходы, не оставляя на обледеневшем насте даже признака следов. И теперь она вернулась из дальнего странствования, не чувствуя усталости.

В конце зимы (февраль - март) одиночных волков, достигающих двухлетнего возраста и старше, влечет страсть к передвижениям, к встречам с себе подобными и к посещениям места, где было гнездо. В это же время является у волков и особая потребность выражать голосом свое настроение.

И волчица завыла, полнозвучно и заунывно-жалобно. В эту ясную морозную тихую ночь звук уходил в безбрежную синюю высь и лиловую даль. Слышавшим этот вой людям казалось, что волчица жалуется на голод.

Прошедшею весною, когда у волчицы было первое потомство, ей жилось непокойно. Даже в ту пору, когда крестьяне заняты были спешными полевыми работами, в самых непроходимых лесных местах встречались человечьи следы.

Много страхов за безопасность гнезда причиняли эти явления. В соседней семье, километрах в 20, старая, опытная волчица из предосторожности перенесла волчат в ржаное поле.

Волчица еще жалобнее завыла, опустила голову и пристально смотрела на стлавшуюся впереди равнину, речку в крутых берегах и на тускло мерцавшие огни в селении.

Прошедшею весною волчица перенесла бы и своих детей в другое место, но она была еще неопытна, и не было у нее помощника. Отец ее детей, мощный волк, втрое старше ее, погиб случайно, когда снег на полях уже стаял, но покрывал еще рассыпающимися пластами подножие хвойных лесов. Они вместе возвращались в то утро с полей надо было проведать место, куда стали выпускать на пастбище скот. В лесу они неожиданно наткнулись на двух охотников. Волк прыгнул в небольшую обрезную еловую чащу, окруженную выпуклой рамкой подтаивающего снега, и выдал этим свой след. Выстрел прорешетил волчьи бока. Не дойдя до гнезда, волк свалился у ручья в сыром ракитнике, где вешняя вода долго играла его хвостом.

Через некоторое время люди добрались до ее гнезда. Четырех волчат взяли охотники, пятый спасся, сильно раненный палкою.

Вечером того дня волчица обошла с величайшею осторожностью большой круг по лесу, вышла на поля, обнюхала следы ушедших людей и тихою поступью, прямым, как по нитке, ходом проникла к гнезду Волчонок был настолько сильно поранен, что не выразил никакой радости по поводу прихода матери. Шерсть у раны на спине слиплась, а на остальном туловище ощетинилась, как у ежа.

Свойственная волчьей природе осторожность и боязнь человека заставили волчицу тихо, но прочно взять за шиворот волчонка и, держа необычайно высоко свою голову, чтобы не ушибить больного, настороженною трусцою отправиться на новое место.

Волчица перешла через усыхающий ручей, на берегу которого в сыром ракитнике лежал труп волка Она вышла на гладкий мох, поросший сосняком, с еловыми островками, трясинами и водяными ямами, обрамленными рогозником, только что выпустившим свои саблевидные стебли. Затем она прошла мимо места, где некогда сама появилась на свет, и в гриве частого мелкого сосняка положила свою ношу на рыжий мох между кочками.

Волчица зализывала рану. Назойливые мухи, несмотря на тень и прохладу, бередили больное место. Оберегая от них волчонка, волчица прикрывала его ляжкою, перекидывала через него голову. Прошло несколько дней, а волчонок не сосал. Набухшие соски беспокоили и обременяли волчицу.

В одну темную душную ночь, когда в бору расцветали ландыши, волчица почувствовала, как тянулся ее сосок и как по животу переминались, упирались и подталкивали лапы волчонка. Соски были теперь в распоряжении его одного, и, быть может, это сохранило ему жизнь. Спустя 8 месяцев, в тот день, когда он побоялся из-под облавы следовать за матерью, волчонок погиб от выстрела.

Волчица все выла у холма против деревни, выла жалобно, протяжно и долго. Волкам даны одни и те же звуки для выражения и скорби, и радости. Вой волчицы, хотя и казавшийся заунывным и жалобным, служил выражением бодрого настроения.

Еще она не закончила своего колена, как послышалось томное колебание заунывного звука. Это заставило ее остро прислушаться. Стояла тишина, деревня спала. Только слышно было где-то в поле шуршание заячьих пазанков по пузатым надувам снега.

Она вслушалась в тишину и опять услыхала то, что, несмотря на расстояние, различалось ею и от завывания ветра, и от гудения телеграфной проволоки, и от паровозного гудка, и от голоса филина. И этот звук заставил ее повернуться всем туловищем и завыть полным голосом. И когда волчица провыла две свои протяжные песни, тот звук, которому она послала ответ, послышался вновь уже настолько явно, что опытный волчатник определил бы по нему и пол и возраст зверя. Она завыла уже реже, но определеннее.

Реже слышался ответный вой за белыми верхушками сияющих холмов, за лиловыми равнинами, но слышался все отчетливее, звук все приближался. Волчица бросила выть гораздо раньше, чем послышался последний ответ. Теперь вой был не нужен и мешал бы ей принять то выжидательное положение, которое необходимо, чтобы напрячь всю остроту зрения и слуха вместе с готовностью к движениям.

Он бежал шагистою рысью, свойственною самостоятельным самцам, не принюхивая снег, но держась почти невидимого следа, по которому несколько часов назад прошла волчица. Остро настороженные уши и высоко вздернутая мощная голова показывали, что сейчас первое место принадлежит зрению.

Она увидела его первая еще издали, и он из-за расстояния казался маленьким, темным. Привстав, она повиляла хвостом и опять присела. Когда он вышел на равнину вдоль холмов, отражавших лунный свет, рядом с ним по искрящейся сине-белой, как сахар, поверхности побежала его черная тень. Фигура стала увеличиваться, перестав быть черною, и выросла в громадного волчину, с густыми оттопыренными баками, широкою головой с желто-серым щипцом, белесоватыми ногами, нарядным темным ремнем на спине и с ржавым нетолстым хвостом, который красиво и увесисто висел, как полено.

Хотя волк по вою давно определил, что выла именно волчица, однако, подходя, он проверил это обонянием. Вздернув кожу лба и отодвинув назад уши, он подал голос радостным визгом, оттопыривая брыли и приняв позу любезного кавалера. Волчица, не допустив волка, заранее встала и сделала несколько шагов в бок, направляясь прочь, делая вид, что она его не звала. Он смело с ней поздоровался и довольно грубо, с точки зрения людей, выразил ей внимание. Волчица огрызнулась и села, а он, кружась около нее, ложился, клал голову на лапы и следил за ее движениями.

Волчица была довольна приходом волка. Пригнув уши, она подвижно и коротко вильнула хвостом, как кошка.

С тех пор началась их совместная жизнь. Волчица водила волка по своему району, и как ни хотелось ему перетянуть ее туда, где он жил ранее, ему пришлось прикрепиться к ее родине.

С тех пор как звери соединились, они встречали меньше лишений и препятствий.

Сколько бывало случаев прошедшею осенью, когда волчица, проходя со своим волчонком по безлюдным пустошам и перелескам, встречала одиноко пасущихся лошадей, которых вдвоем с таким сильным, как теперешний, самцом можно было бы загнать по лесу и зарезать, обеспечив себе пропитание. Да, даже чтобы ловить успешно зайцев и собак, необходима работа парою.

Через 65 дней за гладким рыжим моховым болотом, поросшим сосняком, с окнищами, наполненными водой и затемненными зеленым и кое-где прошлогодним тростником, в густой гриве частого мелкого сосняка лежала волчица и кормила только что родившихся семерых волчат.

Борьба за существование выдвинула в волке потребность сотрудничества для добывания пропитания. И волки живут семьями или небольшими родственными группами.

Целесообразность сотрудничества, а может быть, кроме того, и другие неизвестные причины сделали волка животным парным (моногамным).

Достигнув половой зрелости, самец соединяется с самкою не ранее, как в возрасте почти двух лет, и живет с ней, принимая участие в заботах о семье.

Период спаривания в большинстве районов падает на февраль - март. А так как срок беременности волчицы составляет 63—65 дней (как у собак), щенение приходится на апрель - май.

Волчата родятся слепыми и прозревают на 12 - 14-й день.

При появлении через год второго потомства уцелевшая часть предыдущего поколения, т. е. прошлогодние молодые волки, которым пошел, следовательно, второй год, переярки, или перетоки, как их называют, остаются при родителях
и своих младших братьях и сестрах еще год, а иногда и больше, держась в период вскармливания родителями волчат хотя и около гнезда, но особняком. При волчице, щенившейся первый раз, переярков, понятно, не бывает.

Количество волчат в помете колеблется от 3 до 9. Как исключение бывает и больше.

Молоко матери полностью обеспечивает питание волчатам до 4 - 5-недельного возраста, а затем они подкармливаются мясом, которое постепенно становится их основной пищей.

Первоначально волчата получают несколько переваренное мясо, которое волчица, а также и волк отрыгивают им; но скоро волчата с жадностью едят принесенную родителями добычу: зайца, глухаря, гуся, овцу и т. п. или часть крупного животного.

Волчица упорно из года в год придерживается одного и того же гнезда или смежной местности для щенения и выращивания волчат, если для этого не изменились условия и если гнездо не было открыто, а тем более разорено человеком.

Привязанность волков к своему коренному району, охраняемому ими от новых пришельцев, и громадная потребность в мясном питании исключают возможность расположения одного волчьего выводка на близком расстоянии от другого. Обычно выводок от выводка не встречаются ближе 15 км; если и бывают исключения, то они объясняются чрезвычайно благоприятными условиями для вывода и прокормления молодняка, а также близким родством волчиц.

Привязанность волка к месту заставляет признать его зверем совершенно оседлым весною, летом и ранней осенью, а также более или менее оседлым позднею осенью и зимой, в зависимости от условий питания.

Волк-самец прикрепляется к новому месту, в случае если он находит себе пару за пределами своего коренного района. Так как инициатива передвижения принадлежит самке, то волчица приводит волка за собой к месту своей родины. Вот почему истребление взматеревших волчиц почти избавляет данную местность от волков.

Из жизни птиц мы знаем о притягательной силе места вывода, заставляющей пернатых возвращаться весной из дальних стран на старые места.

Тяготение млекопитающих к месту вывода также велико. На этой привязанности основан и сознательный розыск охотниками диких животных и отчасти возможность применения некоторых способов охоты.

У волков привязанность к месту весьма ярко сказывается на выборе из года в год почти одного и того же гнезда для вывода волчат. К сожалению, этой повадкой охотники мало пользуются для истребления волков.

Привязанность животных к месту относится не только к маленькому участку, непосредственно занятому логовом, но распространяется на известный смежный район с радиусом примерно до 20 км. Этот район представляет собою угодье, в котором животное выводит потомство, находит себе пропитание, охотится, скрывается от врагов, отдыхает.

Такие угодья, в которых животное пребывает большую часть своей жизни, мы называем коренным районом.

Звери, живущие семьями, стаями, стадами, разбившись, соединяются в известном месте коренного района.

Привязанность к определенному месту, к коренному району сильна и у животных, живущих одиночками.

Волки, уцелевшие после охоты на них и далеко разбежавшиеся по разным направлениям, посещают при отсутствии ответа на призывный вой места обычных переходов, места вывода и дневок и места нахождения падали в надежде найти своих сородичей.

Однажды из пары обложенных волков (самец и самка среднего возраста) удалось взять только волчицу, вышедшую на стрелка. Самец шел по другому направлению, вышел на флаги и прорвался через линию на виду. Окрас его был приметен. Года через полтора в том же окладе мне довелось взять этого самца. За полтора года он не приискал себе пары.

Другой раз выводок из семи волков взят был зимними охотами с флагами почти целиком - осталась одна прибылая волчица, не поддавшаяся никаким приемам охоты. У нее не хватало одного среднего пальца на передней лапе, очевидно, вследствие пребывания в капкане, который, как это бывает при плохом качестве пружин и дужек, был скинут зверем. При удобных порошах и особенно в оттепель отпечаток следа явно указывал на отсутствие пальца на передней лапе.

Года через два я встретил след беспалой волчицы километрах в двенадцати от ее района и, обложив, убил ее.

Таким образом, и на этом случае подтвердилось упорное тяготение волка к своему коренному району. Я узнал потом, что волчица продолжала жить именно там, где я встретил ее после повреждения лапы, там, где она проживала, когда цел был ее выводок.

Коренной район знаком зверю в деталях. Как ни приспособлено животное к свойственной ему среде вообще, независимо от того, живет ли оно в данной местности оседло или более или менее оседло, все же тяготение его к коренному району бесспорно.

Переход зверей из одного места в другое носит отпечаток известной системы.

Волки избирают переходы, предоставляющие надежную возможность наблюдать окружающие явления и не быть замеченными.

Волчий выводок, живущий до взматерения, т. е. до вполне зрелого возраста, в сравнительно ограниченном пространстве, ходит на водопой определенной тропой, не набивая своими следами широких, раскиданных тропинок и следов, как стадо домашнего скота.

Несмотря на ежедневные выходы стариков за пределы ограниченного, сравнительно, участка волчьего гнезда, беспорядочной утоптанности волчьими ходами окружающих логово смежных участков не наблюдается.

Таким образом создаются волчьи тропы.

Волчица очень привязана к волчатам. Проявляет заботу о детях и волк. Он первое время приносит волчице пищу, охраняет гнездо, а со времени перехода волчат с молочной на мясную пищу усиленно доставляет пропитание всей семье. Волк первое время ходит на добычу один, когда же волчата начнут питаться исключительно мясом, оба родителя отправляются на добычу. Интересно, что они в летнее время не всегда охотятся вместе. Иногда они участвуют в совместном набеге на стадо овец, иногда один из них отправляется к стадам мелких домашних животных, а другой - за дичью; иногда же волчица, по соображениям, известным только ей, остается при волчатах.

Привязанность волчицы к волчатам очень ярко выявляется на следующих фактах.

В оленеводческом районе (в Ненецком округе Северной области) пастух Рочев, найдя в конце мая волчье гнездо с четырьмя беспомощными еще волчатами, перерезал им сухожилия. Такая операция почти лишила волчат возможности передвигаться. В ноябре по снегу Рочев разведал волчье гнездо и метрах в 200 обнаружил пару волчат, хорошо выросших, упитанных, одетых в пышный мех. Кто же, как не волчица, а может быть, и волк, кормил взрослых детей-инвалидов.

О привязанности волчицы к волчатам может свидетельствовать и такой пример. Во время лесного пожара весною 1935 г. в Аргазинском участке Ильменского заповедника (Миасский район Челябинской области) лесники заповедника Шигали и Бурилин были свидетелями, как волчица два раза выносила из полосы пожара по волчонку.

В какой бы местности гнездо ни находилось, оно должно быть, несмотря на близость селений, уединено, защищено от ветра и непогоды и обеспечено близкими источниками питания и воды.

В местности, где распространена ель, вряд ли коренное волчье гнездо будет расположено вне площади с еловым насаждением. Тяготение волка к этой древесной растительности объясняется тем, что ели создают наилучшую защиту от снега, дождя и ветра. Однако ель не имеет решающего значения в выборе места для гнезда, разве в тех случаях, когда оно расположено в норе или в выходах каменных пород, что встречаются в местностях с площадями песчаного грунта, с холмами и сопками, или в горной местности, где имеются в камнях расщелины или пещеры, удобные для гнезда.

В местностях с иным ландшафтом гнездо располагается в чащах чернолесья, в густых кустарниках, под свесом оползней, в оврагах, в балках, в густых тростниках, в густом сосновом подросте, или в высокой, густой травяной растительности, или в степной норе, или в пустынной местности. В последнем случае нора либо изготовляется, либо приспособляется волчицею из числа имеющихся сурчиных, лисьих и барсучьих нор.

В начале июля мы с Федулаичем, натаскивая легавых собак, попали в ту же деревню около Лосова. В мелком березняке с травянистыми полянками, в полосах тенистого ольшаника вдоль полей было много тетеревиных выводков. Не успели мы наметить примерные границы предполагаемых каждым из нас порознь обходов на завтрашнее утро, как вошел один из соседей тетки Марины, хозяйки нашей квартиры, и, обращаясь к Федулаичу, предложил свести нас на волчье гнездо; хотя он и не обнаружил его, но видел тропу волков, слышал, как однажды на еловом взгорье, куда тропа эта вела, ворчали, должно быть, играя, волчата.

Утром, до жары, мы пошли с собаками по тетеревам, а днем, сойдясь у тетки Марины и привязав дома собак, отправились с проводником за Лосово.

По пути проводник наш задавал разные вопросы о волках и между прочим выражал недоумение, что волки не подают голоса.

- Рано еще, - ответил Федулаич - погоди недельки три: к августу завоют.

Мы довольно долго шли по моховому болоту. Стлался ковром желтовато-зеленый мох; кое-где росли корявые сосны и редкий подрост. Нога вязла, при вытаскивании ноги слышалось хлюпанье; местами на ровных, без кочек, участках почва под ногами и вокруг нас колебалась и дрожала, как студень. Это были площади плавней - слоев перегноя, затянувших существовавший здесь некогда водоем. Впереди начинался еловый лес по пологому взгорью. По сторонам сливались площади лиственного и елового смешанного леса. Среди него кое-где высились мощные корявые кроны старых осин.

Мы подходили к берегу. При приближении к тенистому лесу дышать стало легче, будто спала дневная жара.

На спайке болота с берегом чернело окнище величиной с большую ванну, заполненное водой цвета крепкого чая. Водомеры, похожие на тараканов, спешно прорезали, как алмазом, черточки по воде и останавливались под мшистым закрайком ямы.

Берег этого водоема со стороны взгорья был испещрен следами волков-стариков, крупные овальные мякиши передних пальцев и пятка четко отпечатались на влажной торфянистой земле. Среди этого толока крупных следов Федулаич разглядел несколько мелких и тотчас же обратил на них мое внимание, заметив, что, судя по незначительному количеству мелких следов и притом очень свежих, волчата стали посещать водопой недавно.

От водоема на взгорье вела волчья тропа; по мере удаления она разрежалась, и видны уже были нити отдельных следов одиночных зверей.

К еловой гряде примыкало с одной стороны осочистое болото с ивняком, а скат к нему представлял пологий прогалок, поросший цветущей травой. На взгорье кое-где заметны были ветровальные ели; местами стояли куртинки елового подроста. У одной из валежных елей пласт коричневой земли, мшистый с одной стороны, образовал над землею навес, окончившийся плетями еловых корней, занавешивающих темное пятно входа. Многие из висевших шнурами корней оказались оборванными, некоторые были изжеваны и испещрены ямками от острых зубов волчат. Под свесом - мелкое углубление с уплотненной, как бы залощенной землей. В углублении - ничего, кроме нескольких клочков сбившегося волчьего подшерстка. Около входа в гнездо валялась обгрызенная косточка.

Гудели комары, жужжали мухи, пахло гниющими остатками невидимого мяса и неопрятно содержимой псарней, хотя внешне нигде не было видно грязи.

Обитатели, невидимому, скрылись при нашем подходе. Мы поискали волчат и в еловых плотных куртинках, и в папоротниках, и в траве на скате к осоковому болоту, и в самом болоте.

Мне хотелось проследить за возвращением волчат из их ухоронок. Федулаич с трудом согласился, так как, по его мнению, занятие это бесполезное: волчата не выйдут без приглашения волчицы, а она до ночи не придет, если мы даже сейчас уйдем.

Я занял наблюдательный пункт по прогалку между гнездом и осоковым болотом. Федулаич засел по ту сторону гнезда в еловом редколесье, а проводника мы отослали обратно домой тем же следом, которым мы пришли – по моховому болоту, мимо водоема, вменив ему в обязанность идти и громко разговаривать или даже петь песни до выхода на поля.

Сижу на завалившейся к прогалку ветровальной елке. Мне виден в промежуток елей навес земли над гнездом, мне видно поверх цветущей травы по широкому, как просека, прогалку моховое болото, откуда мы пришли, а внизу вдоль прогалка - осочистая опушка с ивняком.

Для исследователя-охотника сидеть в глухом лесу да еще у волчьего гнезда - удовольствие.

Не поворачивая головы, я окарауливаю гнездо, прогалок и опушку осокового болота.

Тихо в лесу. Изредка тенькает синица; внезапно деревянною дробью осыпает дятел еловое взгорье; гортанно каркнул пролетевший над волчьим гнездом ворон.

Я мысленно стараюсь прикинуть рост волчонка к высоте цветущей на прогалке травы и прихожу к заключению, что она вполне скроет волчонка, так же как и стебли папоротников, окаймляющих еловую гряду от прогалка. Увидеть, стало быть, проходящего по траве волчонка невозможно, но можно заметить путь его следования по колыхающейся траве.

Это заставляет меня пристально глядеть по надтравью, замечая малейшее движение отдельных травинок. Закачался стебель с лиловыми колокольчиками. Взор мой впивается в это место, но качается только одна былинка, вся стенка смежных трав недвижима: это не волчонок. И я вижу, что причина движения - повисший на стебле карабкающийся шмель.

Но вот заколебалась осока в болоте. Я волнуюсь, жду: крошечная светло-коричневая птичка, перепархивая и цепляясь за крупные стебли, вылетела и скрылась в ивняке.

Я перестаю остро следить за мелкими движениями и широко окидываю взором то одну, то другую сторону. Думаю все о волках Картинно представляется мне жизнь волчьей семьи. Вот лежит волчица в углублении под навесом корневищ надежной елки; лежит, подняв голову и прислонив ее к стенке навеса; четверо волчат, еле прозревших, присосались к ней; поодаль на склоне лежит на животе волк, положив мощную голову на передние лапы

Встает волчица; оторвались три волчонка, а один свалился уже на весу, когда мать стояла. Отошла волчица, легла на солнце у пня. А волчата поползли, сгрудившись в гнезде в темный клубок, погрузились в сон.

Подросли волчата, бродят около гнезда, по тенистым и солнечным пятнам. Волчица подремывает, не смыкая глаз. Волк на добыче. Один волчонок играет хвостом матери, другой разнюхивает землю; третий несет стебель папоротника; четвертый катает лапкой еловую шишку. Волчата обступают пришедшего волка. Он отрыгивает мясо. Волчица следит за волчатами, насторожив уши. Волчата впервые знакомятся с новым видом пищи. Волк принес зайца. Волчата робеют, сторонятся. Волчица наступает лапой на заячью ляжку и раздирает тушку. Набросились волчата на мясо, жадно едят, в крови перепачкались.

Наступил мясу черед. И волк и волчица на охоте. Ждут волчата; без руководителей и кормильцев беспомощны, а тут вдруг ворон из-за елки, крылья распустив, низехонько подлетает; волчата кто куда - в гнездо, в папоротники, под ветровальную ель за гнездом.

Не успеть родителям овец таскать живо тушу раздерут. Жрут с треском, косточки уж не помеха, раз, два – как зубилом. И пить идут. Подойдут волки семьей, займут берег, что гости стол, и лакают без конца, а темное зеркало воды красочно отражает их дымчатые головы, зеленоватые глаза и красные языки между белых клыков.

Вернувшись с водопоя, играют, грызутся, в силу вошли, но до серьезных драк дело не доходит.

Сравнялись молодые в еде со старыми. Чуть запоздает ужин, будто сговорятся, волчата вдруг залают звонкими голосами, как колокольчики, и слушают, какой ответ родители подадут им издали.

Если бы волки не соединялись в группы, добыча их была бы скудной, особенно в период стойлового содержания домашнего скота. Для того чтобы поймать зайца, во многих случаях необходимо окружить его. Нападение группой всегда продуктивнее. Под силу становятся и крупные домашние животные - лошади, коровы, и дикие быстроходные звери - козы, олени или столь могучие, как кабаны. Сотрудничество образуется выводком или группою родственных особей: например, двумя переярками, или уцелевшим от семьи одним из родителей с прибылыми, а не то с переярком, или переярком с прибылыми, или волком, живущим в паре с бездетной волчицей.

Группы, составляемые переярками или переярками и прибылыми, редко состоят более чем из трех голов; обычно в группу входят два волка.

Стремление волков жить большими стаями не установлено убедительными фактами. И вряд ли это может иметь место как явление длительное, а тем более постоянное. Скопление в одну большую стаю таких хищников, как волк, ослабило бы их возможность прокормиться, а это внесло бы дезорганизацию в их строй и дисциплину при передвижениях и охоте.

Надо полагать, что мнение о жизни волков стаей основано на недоразумении. Объясняется это тем, что обилие домашних или диких животных в определенных местах привлекает волков, временно стекающихся из разных, весьма отдаленных местностей. Эта концентрация волков создает обманчивое впечатление единой общности жизни и строя якобы мирно живущей стаи. Впечатление усиливается еще тем, что пришлые волчьи группы, находясь в большинстве не в своем коренном районе и являясь кочевниками, ведут себя как гости, не эатевая “междоусобной войны”.

Как правило, волки живут выводком или родственными группами и сотрудничают в розыске и добывании животных.

Встречающиеся одиночки представляют собою экземпляры, одряхлевшие от возраста (предельным возрастом волка считают приблизительно 15 лет), или инвалидов вследствие болезни, ранения, повреждения зубов и других причин; звери этой категории влачат жалкое существование; это или временно отбившиеся переярки, или прибылые, или отходящие постепенно от семьи в поисках пары, достигшие зрелости переярки, или одиночки, оставшиеся после гибели семьи или группы.

В конце лета уже заметно сокращается разнообразие пищи волка, главным образом за счет птиц. Птичий молодняк взматерел, миновали периоды насиживания, вывода, линьки, птица стала сторожкой. Все это затрудняет добывание волком пернатой дичи.

Особенно сильно сокращаются источники волчьего питания, когда прекращается пастьба скота.

Волчий выводок живет “на гнезде”, пока он не окрепнет и не начнет следовать за матерью. Этот период наступает в возрасте приблизительно пяти месяцев. Выводок приучается к походу постепенно. Выходы на водопой, находящийся иногда не так близко от гнезда, к месту, где находится зарезанное крупное животное, и другие небольшие переходы под руководством волчицы приучают молодняк к “строю”, к известной дисциплине. Мало-помалу небольшие путешествия с возвращением к гнезду приучают выводок совершать и большие переходы с остановкой на дневку на переменных логовах.

Там, где гнездо представляет удобство, а непосредственно примыкающая к нему местность не дает достаточной защиты, не скрывает волчью семью от постороннего глаза, выводок очень рано, даже с четырехнедельного возраста волчат, переселяется в более надежные угодья.

Как только выводок тронется осенью с гнезда, инициатива передвижения группы волков принадлежит старой волчице. Она возглавляет шествие выводка. Это имеет значение при истреблении волков, так как обычно волчица выходит из-под гона первой.

При переходах волки чаше идут гуськом, ступая след в след. Этот строй практикуется не только по снегу для облегчения движения, но и по черной тропе; ходьба гуськом позволяет пользоваться даже незначительным заслоном, чтобы скрыть всю колонну.

В тех случаях, когда старая волчица гибнет, а молодняк достигнет уже шестимесячного возраста, объединяющее руководство нарушается. Семья, лишившись своего наиболее влиятельного члена, нередко распадается на группы.

Влияние погибшей волчицы не может быть заменено авторитетом самца. Строптивость матерого не сдерживается более равноправной силой волчицы, и место ее занимает одна из волчиц-переярков, та, которой матерый более симпатизирует

Однако волчица-переярок не заменяет волчицу-мать. Сразу начинаются сцены ревности к своим однополым однолеткам, пренебрежительное отношение к прибылым. Достается от матерого, особенно переяркам-самцам, за привычку фамильярно относиться к сестрам. Ядро семьи составляет матерый с избранной волчицей-переярком. Раскол в такой семье сказывается к середине зимы; этому способствует свойственная сезону голодовка, развивающая у волков раздражительность.

Однажды в известном мне еще летом выводке дробовым выстрелом была ранена волчица-мать; ранение было, по-видимому, серьезное, но в руки охотника она не попалась. Однако зимой ее при выводке уже не оказалось. Семья к зиме состояла из старика, двух волчиц-переярков и четырех прибылых (две самки и два самца).

Сначала семья не разбивалась, а затем в декабре можно было встретить следы таких групп:

1) Старик, волчица-переярок и две волчицы прибылых.

2) Одна волчица-переярок и один волк прибылой (самец).

3) Один самец прибылой.

Волки эти в указанных группах взяты были охотами, и состав этих групп, так же как пол и возраст всех зверей, подтвердился.

С начала передвижения выводка переярки присоединяются к общей жизни, участвуя вместе со всей семьей в передвижениях, в охотах и рекогносцировках Несомненно, что трудность добывания пропитания служит одной из причин вхождения их в общую семейную группу, тем более, что в выводке без переярков рабочей охотничьей силой являются только родители; прибылые еще не имеют ни достаточной инициативы, ни силы. А для заганивания и окружения крупных диких быстроногих или сильных, как кабан, животных, а иногда и лошадей нередко требуется участие трех-четырех опытных волков: двух с флангов, одного гонщика сзади и перерезающего путь спереди. Несомненно, что переяркам выгоден и большой опыт стариков.

При наступлении периода недостатка в питании волк-старик отлучается иногда от выводка на самостоятельную рекогносцировку; так же поступают и переярки, а волчица остается с выводком и тоже ведет разведки. Такой способ подчас значительно улучшает положение волчьей семьи. Одновременное обследование района по равным направлениям способствует обнаружению падали, а попавшаяся мелкая добыча может удовлетворить одиночного волка. Такие отлучки, однако, не носят постоянного характера.

Волки имеют обыкновение обнюхивать морду вернувшегося сотоварища с целью узнать, не добыл ли он чего, не пообедал ли в одиночку, и в случае, если это доказано, устанавливают по следам сотоварища местонахождение добычи. А от волчьего глаза следов не скрыть, будь они даже засыпаны снегом.

Двинувшись с гнезда молодые волки, следуя примеру волчицы, приучаются принимать меры предосторожности для избежания опасности, а при встрече с ней выбирать нужную линию поведения, приобретают опыт в разыскивании пропитания и в охоте. Чаще всего, особенно вначале, прибылые приучаются добывать зайцев, косуль, собак, а затем и более крупных животных как диких, так и домашних.

Осень служит подготовительным тренировочным сезоном для волчат.

Наступает зима. Снег постепенно становится глубоким. В местности, где живут волки, может оказаться мало падали, охота за дикими животными становится недобычливой, передвижения затруднены. Волки тогда обращают свое внимание на собак.

Волки в отдельности, группы волков и выводки имеют обыкновение зарывать кости крупной добычи. Эти кости, на которых иногда остается засохшее мясо, во время лютой зимы спасают волков.

Снег раскрывает охотнику и исследователю волчью жизнь. Мы видим, что выводок посещает определенные излюбленные места, выгодные как для дневок, так и для добывания пропитания. Он часто посещает местность, где было расположено гнездо, где остались зарытые кости.

Местность около гнезда часто служит выводку для дневки. Когда волк сыт, он стремится к отдыху и обычно остается на дневке в ближайшем подходящем месте. Местность не только своего района, но и смежных районов волки отлично знают, равно как и расположение селений и направление дорог, которыми они так охотно пользуются.

При отсутствии преследования со стороны человека и при наличии пищи волки по несколько дней живут в незначительной части своего района, проводят дневки в одном и том же месте.

В местности, где скот круглый год находится на пастбищах, зимняя жизнь волка мало отличается от летне-осенней.

Численность волчьей семьи уже к середине зимы обычно не превышает шести голов; примерный состав ее: два старика, три прибылых и один переярок; но часто встречаются семьи и в меньшем составе, а к весне от выводка нередко остается одна треть. Иногда вся семья уцелеет, а иногда и гибнет вся. Помимо гибели от вмешательства человека, идет и естественная убыль.

Наступает февраль. Начинается период течки. У старых волчиц он начинается раньше, у молодых (около двухлетнего возраста) - несколько позже. Поэтому продолжительность общего периода течки равна приблизительно месяцу. Волчица в этот период часто огрызается на волка, Раздражительность ее проявляется и в отношении к прибылым и переяркам Это нередко служит причиной отхода прибылых и переярков от родителей: первых - на короткое время и навсегда - тех из переярков, которые находят себе пару.

Грачи подправили гибкими ветвями гнезда на вершинах старых берез. Пролетные гуси начали останавливаться в равнинах у больших водоемов. Рано им еще в тундру, спящую под толстым белым одеялом.

Бурлят полноводные реки и ручьи. Кругом рыжеет сосновое моховое болото, темными плащами стоят по закрайку высокие ели. Наступает разгар глухариного тока; глухарки слетаются к токовищу. Глухариная песнь доносится к сопке среди болота, где в плотном сосновом подростке лежит волчица, а у живота ее чернеют волчата.

Наступил в семье волков опять новый год.

К содержанию