Глава 1. Как я сделался волчатником
Глава 2. Сказочный зверь
Глава 6. Бандиты
Глава 7. Федулаич

Это было очень давно. Мне минуло 14 лет. Отец подарил мне немецкую легавую. Кто-то назвал собаку Медором, и кличка эта так и осталась за ней. Это была преданная, незаменимая во всех отношениях собака, несмотря на то, что ей едва исполнился год.

Скажешь, бывало, Медору остаться у вещей на привале. Он открыто взглянет своими карими глазами и без всякой визготни, нетерпения и попыток следовать за мной останется на указанном месте, отлично понимая, что я вернусь и что он здесь нужнее. Сложение Медора было могуче, и выносливостью он обладал замечательной, чутье было превосходное, послушание - идеальное, полевые качества его доходили до совершенства. Сторож он тоже был незаменимый.

У меня были способности к дрессировке и натаске собак. Несомненно, что Медор упрочил во мне сознательную любовь к делу, дал верное представление об идеальной собаке и развил мои охотничьи способности.

Преданность Медора ко мне и моя к нему росли с необыкновенной силой.

Я, как сейчас, помню умную коричневую голову Медора с честными глазами, два пятна на боках, сползавших со спины седлом, коричневый горошек на белой рубашке, переходивший в светлокофейный на лапах.

Стоял мягкий декабрьский день. Выпавшая ночью пороша создавала какую-то особенную тишину. Густой слой нового снега, навес его на деревьях глушили те немногие звуки, которые слышатся зимою. На приваду ходили волки, посещали ее и лисы. Русаки наметывали узоры у самого дома.

Много надежд подавал этот день. Охотничьи мои вожделения сразу, однако, пресеклись: Медор, выпущенный на рассвете, не возвратился домой.

Я испытывал чрезвычайное беспокойство. Присутствие моего учителя - охотника и окладчика Федулаича (7) помогло мне сдержать волнение и несколько овладеть собою. Федулаич, конечно, лучше других мог приступить к розыску. Я сообщил ему о Медоре.

Мы поспешили на улицу. Федулаич вскоре нашел на дороге запорошенные следы Медора, пробежавшего в поле. Свежие заячьи следки то вливались на дорогу, то сходили с нее, и они впервые были мне неприятны. Взойдя на пригорок, где росла у самой дороги старая развесистая береза, Федулаич, всплеснув руками, сильно ударил ладонями по бедрам. Я не понял значения этих движений и поспешил к нему. Через дорогу шли канавки вспаханного снега. Ребра этих канавок местами рассыпались, местами стояли стенкою. Они были свежи и пушисты.

Сердце у меня упало: волки!

Федулаич свернул в целик по следам. Из шести канав три изменили свой рисунок: волки пошли на махах, и между их махами я увидел следы прыжков собаки - ясно, что это был бедный Медор.

Несколько капель крови, запудренных снегом, разрезанный как ножом ошейник - и больше ничего.

Я не мог говорить. Федулаич торопил меня и бежал домой запрягать лошадь. В поспешных движениях этого авторитетного для меня человека - великана чувствовалась еще сильнее важность происшедшего события, и, может быть, это сознание придало мне мужества. Побежал и я.

Волки отошли не больше версты и остановились в еловом почти обрезном острове. Оклад был маленький: не более 10 гектаров; это была гряда высоких елей с молодым подсадом, в середине кое где виднелся осинник, а на опушке - смешанное мелколесье березы и ольхи.

Флагов не было. Федулаич взял из соседней деревни 12 человек загонщиков. Стрелковая линия шла по лесной дороге через поляну, а затем заворачивала углом в редкий молодняк. Я стоял третьим номером, - как раз, где можжевеловым кустом завершался выдававшийся на поляну от оклада мыс смешанного мелколесья. За мною, шагах в 25, шла высокая березовая роща с темными пятнами елей.

У меня было отцовское ружье, а ружье, с которым я охотился, пришлось уступить гостю, случайно приехавшему к отцу как раз перед охотою; он стоял через номер от меня слева. Ближайшими ко мне с обеих сторон стояли опытные старые охотники. Мне хорошо было видно и гостя: он вовсе не производил впечатления охотника, стоял, как я заметил, неумело и вдобавок в черной одежде. Это меня огорчало.

Я обмял снег, ловил на мушку разные предметы и чувствовал себя на этой охоте не как охотник, а как дисциплинированный солдат на позиции. Как только последние загонщики скрылись со стрелковой линии, я стал прислушиваться к гону, ожидая врагов. Через несколько минут я услыхал, как Федулаич стал переговариваться с загонщиками громким голосом. Если я слышал голоса людей за окладом, то, естественно, должны были слышать их и волки. И то, что таинственная тишина умышленно нарушена была для того, чтобы волки услыхали людей и шли в противоположную от говорящих людей сторону, т. е. на нас - стрелков, произвело на меня сильное впечатление: оно было каким-то толчком, поднявшим внезапно все силы, всю готовность встречи с врагом, будто в жилы мои влили кровь, которая была горячее моей.

Федулаич начал гопать, загонщики стали отвечать. Голоса доносились четко, они ясно обозначили очертания оклада.

Чувствовалось, что волкам не миновать стрелков. Волнение от близкой возможности увидать этих разбойников было особенное, оно сосредоточивало все силы.

Мелькнувшая в ветках куста синичка всполохнула меня. Послышался глухой, торопливый шорох. Я приготовился, прислушиваясь к этому шороху, но он не удалялся и не приближался, продолжаясь тут же, около меня, во мне.

Вдоль выступа леса с левой стороны бесшумно и, как всегда, неожиданно показались из опушки желто-серые волки, направляясь коротким галопом на пересечение, шагах в 20 от меня, стрелковой линии. Они следовали гуськом, и казалось, что головы их с широкими лбами покоились на спинах впереди идущих. Как только они отделилась от опушки, я увидел всю вереницу их длинных туловищ, они казались окутанными какою-то дымкою, какая стоит иногда в пасмурный день над блеклою растительностью.

Я быстро сообразил, что выгоднее напустить переднего почти до самой стрелковой линии и стрелять второго, а затем уже первого, тотчас за линией, тем более, что до опушки за спиной оставалось шагов 20. Так я и сделал. Напустив эту вереницу врагов, я выстрелил во второго на расстоянии шагов 20 в тот момент, когда первый не дошел шагов 3 до стрелковой линии. Стреляный волк поднялся на задние ноги, простоял, взвиваясь, с секунду, опустился, пытался вновь подняться и рухнул, а первый волк, растягиваясь до-отказа, был уже ближе к опушке за линией, чем к линии стрелков. Я вскинул ружье и выстрелил; волк стремительно замахал и скрылся в деревьях. Сосед слева также пустил ему вдогонку, невидимому, безвредный выстрел. Остальные шарахнулись в оклад. Первый стреляный волк лежал недвижимо.

Дыхание, сдержанное мною во время приближения волков, теперь вознаграждало потерянное, и сердце билось вольнее. Я перезарядил ружье, ожидая новой возможности, и зорко посматривал по сторонам. Через несколько секунд на опушку, против гостя, шагов в 80 от него, выскочил крупный волк. Я наблюдал за волком и за стрелком; последний то и дело сгибался, присаживался и поднимался, прицеливался и опускал ружье; эти маневры не понравились волку, который так же быстро скрылся, как и показался. Правый сосед выпалил два раза подряд. Вслед затем справа, но через номер, раздались один за другим еще два выстрела. Я все больше и больше настораживался, ожидая выхода волков еще раз на свой номер. Страшное нетерпение узнать о судьбе второго стреляного волка не давало мне покоя.

После выстрелов раздались голоса загонщиков. Было очевидно, что волков в кругу уже нет. У меня, по крайней мере, не было надежды, но сходить с номера нельзя было. Я старался подсчитать результаты охоты по количеству выстрелов. В лучшем случае, кроме убитого мною волка, могло быть взято еще 4 штуки, но ведь это могло случиться только при удачной стрельбе дуплетом обоими охотниками. Неужели из шести убит всего один, два и не больше трех? Хотелось бежать, чтобы скорее убедиться.

Вышел Федулаич. Я бросился сначала к убитому волку, указал на него пальцем и побежал к следу стреляного мною за линией. Я не нашел никаких признаков ранения, не было на следу и черточек картечи. Пробежав по следу шагов сто, я вернулся назад. На дорогу притащили еще двух убитых. Мой волк был переярок, два других - крупные, отъевшиеся прибылые.

С какою злобою смотрел я на туши этих врагов, в утробе которых были еще не переваренные частицы моего Медора! Я мучился, считая, что победа осталась на стороне волков, тем более, что спаслись старики, которые, по всей вероятности, и были главными организаторами нападения на Медора. Грабить и красть мы, конечно, не отучили спасшихся сегодня волков. Шесть стрелков не могли одержать победы над шестью волками. Позор!

С тех пор я стал врагом волков.

Мы возвращались с тремя тушами волков. Федулаич так же, как и я, был недоволен результатами, и мы намеревались, свалив дома убитых, отправиться проследить уцелевших волков. Поднялся упорный ветерок. Дорогу затягивало снежною дымкою.

Медор не встретил нас!

Мы поехали. Пересекли вышедшие из острова следы сначала одного, а затем и еще двух волков. Они перестали махать и шли рысью.

Поднималась метель. С деревьев срывало снежный навес, снежная пыль плыла на простор, комки падали к подножью, освобождая отягченные ветки. На поле взвивались снежные воронки и соединялись с крутившейся в воздухе мутью. Повалил такой снег, что нас будто замкнуло в какую-то тесную комнату. Крутились небо и земля.

Я был еще юношей. Федулаич обложил пару волков. Волки эти не зашли на приваду, несмотря на то, что знали ее, и в верстах четырех остановились на дневку. Федулаич объяснил это тем, что волки обедняли, т. е. уже на рассвете попали в район привады.

Меня интересовали подробности, касающиеся жизни животных. В частности, мне хотелось получить объяснение, почему волки, питаясь несколько дней привадою, при всей их жадности вдруг отшатнутся, несмотря на достаточный еще запас мяса, или, иной раз, не трогая привады, проходят в недалеком от нее расстоянии.

При помощи Федулаича и своих наблюдений я скоро пришел к заключению, что волки делают интервалы в посещениях привады или из опасения преследования, или вследствие ухода на другое место, где у них была оставлена добыча. Не заходят же они на приваду, когда наступающий рассвет угрожает встречею с человеком и надоедливою птицею (ворон, сорока), или же когда, не уверенные в безопасности, предпочитают провести дневку в выслушивании окружающей жизни.

Случается, что при объезде привады не обнаруживаешь посещения ее волками, а при более широкой разведке нападаешь на их свежие следы и удачно обкладываешь гостей, поживившихся ночью собакою. На самом деле, если волка и не преследуют, то он, тем не менее, проживая продолжительное время в одном районе, обнаруживает свое присутствие не только следами, но попадается и на глаза человеку. Люди же, зная, что в данном районе проживают волки, относятся внимательнее к окружающему и при своих проездах или проходах чаще видят волков. При встречах, конечно, человек не минует применить все способы устрашения зверя, а поэтому волк, повторно встречаясь с людьми, решается отойти на время из района, где ему грозит опасность.

Итак, Федулаич обложил пару волков, не посетивших приваду, взяв случайно след при широком объезде. Волки вошли в вырубленную площадь леса с оставшимися кое-где крупными деревьями и участками лиственного мелколесья. Высокая соломистая метла росла в изобилии по вырубу. Стрелков было трое. Мне достался номер в желтой метле, поднимавшейся над поверхностью снега более, чем на высоту волчьего роста. Я стал на кочку и накоротке мог видеть приближение волка. Ружье у меня было неприкладистое. Стоять на номере, где зверя можно обнаружить лишь накоротке, тяжело.

Не успели загонщики крикнуть, как в 3 шагах я заметил колыхавшуюся траву и тотчас же увидел шедшего во весь мах под самою кочкою волка. Я вскинул ружье. Оно, упершись в спину волка, сильно толкнуло меня, и я свалился, не сделав выстрела.

Все это было и смешно, и грустно. Но каждая охота давала опыт. Я постепенно понимал ошибки, которые делал, так же, как понимал ошибки, сделанные другими: и загонщиками, и окладчиком, и стрелками.

Пару волков все же убили в ту охоту. Оригинальный по растительности оклад очень врезался мне в память. И лес, и степь, и эта желтая метельчатая трава, похожая на тростник, дают волку уютный приют, лишь были бы мясо и вода.

Однажды, выслеживая с Федулаичем тройку волков, мы шли на лыжах вдоль волчьей тропы. Неожиданно из кустов вылилась чья-то лыжня и пошла по тропе. Экая досада! “Охотник нам помешает”, - подумали мы и одновременно выразили наши опасения вслух. Вскоре один из волков круто сошел с тропы и пошел по целику в сторону. Вдоль следа имелись какие-то посторонние черточки, будто от какого-то волока. При рассмотрении следов оказалось, что волк волочил капкан на одной из передних лап, идя на трех ногах. Иногда от волока не оставалось никаких признаков: волк, стало быть, нес тогда лапу повыше. Лыжня охотника пошла вдоль следа этого волка.

Мы ускорили наш ход. Несмотря на сильный мороз, я до того разогрелся, что принужден был распахнуть куртку.

Волчий след стал кружить вокруг деревьев и кустов; волк садился, топтался, пытаясь сбросить капкан. Местами крошки снега на следу были окрашены кровью.

След стал свежее. Федулаич обратил мое внимание на свежесть. Ранее след был чуть припорошен шедшим ночью снежком, переставшим к рассвету; стало быть, теперь мы шли уже по утреннему следу.

Волк снова пошел прямиком, и все так же рядом с ним тянулась лыжня.

Наконец мы увидали шедшего вдоль волчьего следа человека маленького роста, с холщевым мешком за спиной. В руке, одетой в желтую кожаную рукавицу, он держал палочку, задевая ею снег.

Заметив нас, он остановился. Пепельно-серая борода его казалась очень длинной при его незначительном росте. Мы поздоровались; в ответ он снял нахлобученную колоколом на уши шапку из русачьего меха. Лицо его было моложаво. Проницательные серые глаза встретили нас приветливо и внимательно. Усы, отливавшие серебром, местами носили явные признаки нюхательного табака.

- Охота поглядеть, дедушка, как ты с волком справишься, — сказал Федулаич.

- С этим-то справлюсь - нонешний. - И старик палочкой подолбил волчий след.

- Небось, та пара, что по тропе дальше пошла, в капкан не влопается, - продолжал Федулаич.

- Где тут! Да, пожалуй, и вам не взять: больно хитры старики. Капкан-то этот перешагнули; на старой их тропе - в следке - стоял. Шли, шли, своей мерой шагали по старым следам, а над железом вдвое шаг растянули. Ведь, вот сколь догадливы!

- Что это у тебя за палочка? - поинтересовался я.

- Голыми руками волка не взять.

- Разве такой тоненькой убьешь?

- Полно и этой! По месту угодишь - и ладно будет. Вот по этой жилке. - И дед указал на свою переносицу Федулаич улыбался и умиленно глядел на старика, как на ребенка.

- А если промахнешься, да волк на тебя? – спросил Федулаич.

- Бывает и так. Посторонишься иль по капкану ему ударишь, он и отвернет. Сначала погоняешь; как поустанет да начнет сдаваться, тут и подходишь. А на случай - вот! - И дед, вынув засунутый за ременный пояс топор, погрозил им.

Двинулись втроем по следу. Деда, как хозяина положения, мы пропустили вперед.

Скоро волчий след пошел в еловую чащу, выдававшуюся на поляну незначительным выступом. Я обежал эту чащу - выхода не было.

Дед нагнулся и стал сбивать палочкой снег с хвои и постукивать по стволикам; мы же встали по его просьбе по бокам еловой чащи, в редколесье, с тем, чтобы при выходе волка гнать его без передышки и обессилить его.

Волк вышел осторожно, сгорбившись. Лапу, зажатую капканом, он нес навесу. Спина его густо покрылась спадавшим с елочек снегом. Посмотрев на нас, он снова вернулся в чащу, но остановился у самой опушки. Дед, проползший в чащу, выгнал его. Волк едва поскакал, ковыляя на трех лапах: капкан был грузный. Федулаич и я бросились в погоню. Прыткий дедушка, однако, опередил нас и уже бежал рядом с волком, крича на него устрашающим басом, как гуртовщики - на рогатый скот. Федулаич двигался по другую сторону зверя, мне же дано было задание бежать сзади, не давая волку возможности сбавлять ход.

- Стегай его прутышком! - кричал мне дед. Волк стал приостанавливаться, направляясь то в одну, то в другую сторону, наконец окончательно оробел и приостановился; язык висел, дыхание было затруднено. Дед подскочил к волку, как юноша, и зычным голосом и палочкою заставлял двигаться, но волк, плотно прижимая уши, делал в сторону деда короткие бессильные броски и, убирая на миг язык, щелкал зубами.

Никогда я ни раньше, ни после не видел такого страшного оскала.

Дед крикнул нам, чтобы мы пошире расступились. Волк снова пошел. Однако ход зверя становился слабее, и наконец он сел около куста. Дед подскочил и из-за ствола дерева замахнулся, чтобы ударить зверя по переносице. Послышался резкий костяной звук: конец палки оказался в волчьих челюстях.

Старик напружился и, обняв ствол дерева, ухватился за палку обеими руками. Создалось впечатление, что волк держит деда на поводке.

- Ударь его по капкану ! - кричал дед.

Федулаич исполнил просьбу старика. Волк огрызнулся и бросил палку. Конец ее, несмотря на то, что она была можжевеловая, раздроблен был в мочалу.

Волк забрался в куст и лег; морда торчала наружу, и волк углубил ее в снег.

Дед подошел и изо всех сил ударил волка неповрежденным концом палочки „по жилке".

Поднялась снежная пыль. Волк вскочил и, шатаясь, побрел, окрашивая снег темною кровью, лившейся из носа.

Зрелище это стало мне неприятно. Странным показался такой способ добывания попавшего в капкан волка. И я высказался, что лучше бы достреливать зверя. Дед оправдывался, говоря, что ружье таскать устанешь. Волк - добыча редкая, а основная добыча - зайцы да лисы.

Несколькими ударами дед окончательно свалил волка, но долго несчастный вверь лежал с прижатыми ушами - признак не прекратившейся жизни.

Подвесив волка на сыромятном поясе за заднюю ногу к суку ближнего дерева, дед стал снимать шкуру.

Простившись со стариком, мы поспешили к следам ушедшей пары волков в надежде их обложить. Погибшего моего Медора я не забывал.

Охоты с отроческих лет, когда любознательность и восприимчивость так сильны, помогли мне очень скоро стать недурным зверовым охотником и окладчиком. Я делился с Федулаичем своим мнением и впечатлениями, и он большею частью признавал мои замечания правильными. Вскоре я стал руководителем и организатором охот, а Федулаич - моим добровольным помощником.

Однажды в том самой окладе, где были убиты 3 волка из шести после того, как они разорвали Медора, нам удалось обложить одного волка. Я подозревал, что это был один из благополучно спасшихся. Случаи дневок волка в том же окладе, где на него уже была произведена облава, встречаются спустя значительное время, и то, если волк не был ранен или стрелян.

На этот раз мы гнали зверя на узкое место соединения лесной гряды. Я был единственным стрелком и выбрал себе номер, где крупное еловое редколесье соединялось с несколькими ольхами, а за спиною моею оно вливалось в частый еловый молодняк. Снег был глубокий, но в еловом крупном лесу, как всегда, более мелок. Направление ветра вполне благоприятствовало. Оклад представлял собою до самого номера однородную по насаждению гряду. Входной след был с противоположной стороны - любимое мной направление гона. Флаги удобными прямыми линиями опоясывали фланги, и были все данные за то, чтобы привести зверя на меня.

Я встал против двух крупных елей опушки, находившихся шагах в 12 от меня; между ними был широкий прогалок, уходящий в глубь оклада, позволявший видеть стволы далеких деревьев.

Я осмотрел линию своего обстрела, - справа, шагах в десяти, начинались флаги и шли по безлесному месту; слева, шагах в тридцати, они тянулись от низинки по смешанному редколесью.

Федулаич топнул. Через минуту я держал ружье почти наготове. Номер был удобный, я чувствовал себя хорошо защищенным елочкой и в то же время без поворотов и напряжения я видел фланги и середину.

Очень скоро - руки еще нисколько не устали держать ружье - я услыхал особое шипенье, как - будто от быстрых махов крупного зверя в еловом лесу. Коротким галопом прямо на штык между двух крупных елок катил ко мне волк довольно темной расцветки. Он махал равномерно, и передняя часть туловища с головою то опускалась, то поднималась с правильными промежутками.

Я напустил его шагов на 5 -7 и выстрелил в середину лба.

Волк перекувырнулся через голову, как заяц. Он лежал на спине, вытянув в направлении ко мне задние ноги с лиловато-табачною шерстью на пахах.

Густой иней лежал на поверхности снега и на всех предметах. Он придавал деревьям фантастический вид. День был лиловый по тонам, один из тех дней, когда от свинцовых облаков на снегу следы кажутся тусклыми и их легко проглядеть.

На приваде была лисица. Мы с Федулаичем собирались уже выехать и укладывали катушки с флагами. В это время приехал крестьянин соседней деревни и сообщил, что на рассвете под самой деревней прошел волк.

Мы оставили наше намерение поохотиться на лисицу и поторопились на волчий след. Действительно, недалеко от деревни через дорогу шел к можжевеловым кустам прямой след крупной волчицы. Взяв наиболее выгодную для пересечения следа дорогу и оставив след в левой стороне, мы двинулись в путь. Проехали поле и пустошь. Верстах в двух обозначились в тумане высокий хвойный остров, а ближе, в стороне – сливающиеся с ним еще более закругленные инеем маковки сосен мохового болота.

Воспользовавшись неторной поперечной дорогой, мы свернули, держась к волчьему следу, влево, в том месте, где в угол дорог упиралась длинная и узкая еловая заросль с примесью осинника. Мы проехали по коренной дороге длинную сторону этой заросли и поперечную - по неторной дороге. Впереди было безлесное пространство с отдельным редким кустарником в белых чехлах от нависшего снега и инея. Дальше сизая муть, как дым, сливалась с одноцветным небом. Влево с неторной дороги тускло виднелась та деревенька, около которой мы впустили волчий след.

Я пошел на лыжах по направлению к деревне. Быстро и бесшумно скользили лыжи по матовому покрову, оставляя на почтительном расстоянии еловый колок, упиравшийся в угол дорог. Не успел я взглянуть на Федулаича, как лыжа перерезала узловатую линию волчьего следа, напрямик шедшего в еловую заросль. Я указал Федулаичу на оклад.

Прикрепив конец шнура к тоненькой осине, на которой уцелело несколько блеклых листьев, мы быстро потянули флаги с разных сторон, решив, что номер будет на противоположной стороне, в углу дорог. Через 15 минут мы сошлись, оставив шагов 40 пролета.

Одев белый халат, я поспешил встать в стройный ольшаник, в 20 шагах от опушки: другого подходящего места не было.

Федулаич побежал.

Когда глухо донеслось с противоположной стороны оклада его покашливание, я понял, что он отошел несколько дальше, чтобы дать знать зверю о присутствии человека. Затем он постучал палкой о дерево, и этот стук, перекидываясь с дерева на дерево, перебежал через оклад. Затем он стал похлопывать кожаными рукавицами. По глохнувшим звукам я догадался, что Федулаич вошел в опушку. Весь закраек оклада перед моим номером был частый, иней еще больше задернул просветы, и видно было только накоротке. Я ожидал резких движений идущего на прыжках волка, рассчитывая стрелять уже вне оклада, на чисти с редкими деревьями, как вдруг увидал в 20 шагах у опушки мелькание, подобное тому, какое производит птица, перепрыгивая с одной ветки на другую. Я вгляделся и в движущемся предмете узнал волчье туловище. В просвете между ветвями виднелась только верхняя часть плеча волка. Я тщательно выцедил и спустил курок.

Волк сделал поворот, чтобы идти назад, но тут же рухнул замертво, головой к Федулаичу. Весь заряд попал выше плеча и отделил плечо от туловища.

Вечером выпал снег, переставший к ночи, - пухлый, перистый. Перед этим снежный покров, особенно на полях, уплотнился после бывших сильных ветров, и свежая пороша легла на отвердевшую поверхность. Она представляла неглубокий мягкий слой, четко, до мельчайших подробностей отпечатывавший следы.

Ночь была тиха. Полная луна невольно манила голубым искристым сиянием на улицу, но утро охотнику дороже, и я лег спать с радужными надеждами на завтрашний день.

Наутро ни на приваде, ни в объезде ничего не оказалось. Убив с Федулаичем пару русаков, к одиннадцати часам мы были уже дома. Почти у самого дома Федулаич необычайно поспешно, на ходу, выскочил из саней и, отбежав несколько шагов с дороги, повелительно ткнул пальцем, показывая след, и торжественно произнес одно слово:

- Вот!

Я подскочил к нему. Шагах в 50 от нашего дома тянулись две ленты волчьих следов. Свежий пушистый снег замечательно ясно отпечатал длинные пальцы, широкие пятки и мощные когти. Волки прошли под самыми окнами жилой избушки, спустились оврагом к реке и переправившись по льду на другую сторону, двинулись дальше полями.

Мы не замедлили организовать погоню.

Это было в ноябре. Снег был неглубокий. Километра 2-3 мы ехали по волчьим следам. Волки шли по открытым местам, а затем заметно стали пользоваться заслонами, выбирая путь по местам с кустарниками и деревьями. Убедившись, что они не остановятся в ближайших подходящих местах, мы поехали по торной дороге, держась предполагаемого направления хода волков. Дорогой на всех поворотах мы бросали метки в виде еловых веточек, чтобы обозначить наш путь догонявшим нас двум загонщикам и охотнику.

Прекрасный сезон для охоты - ноябрь, если бы не столь короткие дни этого месяца.

Наконец-то, проехав километра четыре, мы пересекли следы и вновь поехали перенимать их дальше. Снова километра через два они влились на дорогу, затем сошли с нее, поднялись на пригорок, а с него прыжками в сосновое болото.

Дорога вела нас по горе. Внизу стлалось это курчавое сосновое болото, упиравшееся в высокую гряду сосен, за которыми далеко виднелась большая площадь чернолесья. Мы сверху осматривали эту заманчивую и курчавую лесную гущу. Взоры наши останавливались на верхушках некоторых деревьев, под которыми, казалось, дремлют, полузажмурив глаза, те таинственные звери, следы которых нас вели от крыльца дома на протяжении нескольких километров.

Едем лесною дорогою, мелькают, каждая своею краскою, сосны, ели, березы, осины. Мы пристально вглядываемся в придорожную полосу, но девственная пелена снега лишь изредка нарушается заячьим маликом или беличьим следком.

Останавливаемся. Перед нами редколесье, низкорослый сосняк, где почти виднеется гора, с которой мы впустили волчьи следы. Идем перерезать оклад, продвигаемся; снег в одном месте показал нам наброды глухаря. Замкнули круг. Возвращаемся бегом к саням за катушками. Два загонщика и два охотника ожидают нас. Сумерки близки.

Мне достался первый номер. Слева шла ровная, густая, как частокол, гряда елочек высотой в половину человеческого роста и соединялась с окладом. Я стоял за низенькой сосенкой на поляне, обрамлявшей по стрелковой линии сосновый лес-оклад.

Смеркалось. Отдельные стволы деревьев на опушке уже не были видны, а еловая полоска слева представляла собою сплошную черную ленту, над которой шла стальная полоска зари.

Как долго тянулось время! Наконец я услыхал Федулаича. Ему ответили фланговые. Оклад был неширокий. Голоса прекрасно доносились, слышался даже громкий говор проезжих на горе, за окладом.

Было тихо. Сумерки сгущались. Я, как кошка, напряженно следил, не отделится ли от фона темного леса на серый снег поляны черный волк. Вдруг поверх темной полосы елочек, выделявшихся отдельными маковками, я увидел в просветах два движущихся от оклада треугольника. Я понял: что волчьи уши. Иногда чуть заметно было более светлое, чем фон черных елочек, неясное очертание волчьего туловища. Судя по движению треугольников, волк шел трусцою. Я поднял ружье к заре, снизив его до высоты предполагаемой линии волчьей лопатки, и выстрелил. Сноп огня. Волк рухнул. Послышалось падение грузного тела и грозное, как рев тигра, предсмертное рычание. Оно длилось несколько секунд. И темное, еле видимое пятно волчьей туши осталось лежать на снегу.

Я поглядывал на всякий случай за этим пятном и следил в то же время по поляне за появлением второго волка. Блеснувший справа огонь выстрела освободил меня от напряжения. Через минут пять вышли и загонщики.

Второй волк тоже был убит.

Я бросился к своему трофею. В темноте не было видно расцветки шерсти, но величина этого матерого великана была ясна. Я зажег спичку и любовался черным ремнем по хребту, рыжими подпалами боков и плеч и хотя короткою, но очень густою, ровною шерстью.

Второй волк был среднего роста - волчица, бледно-серого окраса.

Странно было сознавать, что волки, ночной след которых мы взяли у крыльца нашего дома, подвигались теперь к ночи к тому же крыльцу, но уже в санях.

Охота на волков имеет общественное значение.

Взгляд на волчью охоту как на забаву только, как на удовольствие непростителен.

Успех охоты складывается из очень многих моментов. Он не может не чередоваться с неудачами.

Успех осенних облав зависит от себя только в части определения логова, производства самого оклада и отчасти стрельбы. Обыкновенно загонщики разрушают всю большую работу осеннего оклада, подготовленного подвывкою и выслеживанием по росе. В охоте этого сезона значительная доля участия лежит на посторонних охотничьему делу многочисленных загонщиках. Это слабая сторона осенних облав.

Охоты эти редко приносят пользу, -так же редко, как редко убивают на этих облавах обоих 'стариков. А что же толку, если убьют пару прибылых да переярка или всех прибылых? Старики продолжают так же, если не больше, резать скот. Делают они это по понятной причине. Когда старые волки лишаются семьи, то, возбужденные беспокойством и освобожденные от заботы о волчатах, они валят и крупный, и мелкий скот без разбора, в большем количестве, чем надо.

Уцелевшие волки остаются безнаказанно жить до зимы, когда по следам их начинают преследовать охотники. Старики, оставшиеся к зиме без семьи, труднее даются, они делают значительно большие переходы и уходят на более продолжительное время в дальнее странствование.

Однажды в двух деревнях волки за лето зарезали больше 100 штук разного скота. Крестьяне просили что-нибудь предпринять. Мы с Федулаичем решили поехать и обследовать эти деревни.

Тащились мы 15 километров часа три. Дорога была хоть и сухая, но глинистая, а глинистые дороги, да еще в перелесках, почти всегда имеют глубокие выбоины наполненные водой. Деревья стояли без движения, и в этой особенной осенней тишине леса и в неподвижности свесившихся желтевших листьев чувствовалось, что лето прошло. Стоял конец августа.

Мы подъехали к одной из потерпевших деревень. Вторая деревня виднелась в низине, верстах в двух. Солнце садилось. Над закатом, как разрезанная морковь, виднелись красные полоски с желтой, золотистой серединой.

Недалеко от околицы мы обогнали большое стадо скота. Овцы сгрудились, а телята тесно сбились к мычавшим коровам. Замыкавший шествие бык нервно оглядывался по сторонам, грозно мычал, и длинные нити слюны, дрожа, тянулись, играя на солнце, как тонкая бронзовая проволока. Перед нашим приездом волки зарезали пару телят.

Оказалось, что в двух деревнях, всего в двести дворов волки зарезали за 2 месяца 115 штук скота.

Популярная слава волка, слава удалого хищника и врага человека, давно привлекала мое внимание к этому красивому, свободолюбивому, могучему зверю. Волк был единственным живым существом, не вызывавшим во мне чувства сожаления, когда приходилось убивать этого зверя. Мы встали на горушке против Лосова, около большой осины. Смеркалось. Еловый лес впереди стал сливаться в большое черное пятно. Вечер был теплый. Маленький ветерок беспрестанно шелестел листьями осины. Этот шелест в немой тишине был сначала приятен. Вдруг вкрадчиво раздался за Лосевым довольно густой вой, ему ответил певучий, более тонкий, к ним присоединились голоса переярков и начали дружно взлаивать молодые. Голос волчицы, когда долго тянул одну и ту же ноту, похож был на отдаленный гудок паровоза.

Мы отошли от этого дерева, как будто оно нам мешало, выдавая наше присутствие, но и оттуда, где мы остановились, слышалось его, теперь жуткое, трепетание.

По вою мы определили волчью семью в 8 штук и медленно стали возвращаться в деревню. Ветер усилился. Нас обеспокоила возможность дождя или же безросного утра: это затруднило бы выслеживание и наметку оклада.

Вечером, за чаем, я открыл окно. Волчий концерт вдруг вновь продолжился и был слышен из избы.

Ночью мы вставали. Ветер утих, звезды испещрили небо и очень похолодало. Очевидно, на утро можно было ожидать если не морозца, то, во всяком случае, росы. Мы спокойно снова улеглись. Спать можно было долго, так как раньше часов девяти нам идти было невыгодно: надо было дать волкам время сделать утренний след к гнезду, а росы осенним утром хватает надолго.

Еловый остров Лосово одной стороной примыкал к полю, а другими сливался с более мелким смешанным лесом, пятнистым от осенних красок. Контур елового острова ясно вырисовывался с той горы, где мы выслушивали волков, стоя у осины. Внутри леса были тоже довольно наглядные границы при слиянии острова с лесом других пород и возраста. Там по одной линии шел кряж, оканчивавшийся лесною поляною, по другой - невысокий, смешанный лес, значительно моложе и реже. Лосово было заболоченным местом, даже на опушках виднелся тростник, обрамлявший окнища с водою, в просветах деревьев виднелся бурелом. Одним словом, это была темная глушь, по которой передвигаться было нелегко. Роса стояла сильная. Мы оставляли за собой зеленые ленты следов - полоски после сбитой росы. На поляне мы обнаружили по тому же признаку волчий след. Узкая зеленая лента шла по кряжу на поляну, соединяя еловый остров с окружающим мелколесьем. Дальше мы встретили более широкую полосу следов, очевидно, двух или трех волков. По наклону помятой травы можно было точно определить, что след вел не из Лосова, а в остров, к гнезду. Мы подвинулись к острову. Там начиналась высокая осока, которая на ленте следов наклонена была к Лосову. Теперь не оставалось сомнения, что следы вели в оклад. Вскоре мы напали на волчьи тропы в лесу. Они были настолько набиты, что представляли собою черную дорожку без малейшей растительности. Они вели к водопою - ручейку, берег которого сплошь был умят волками.

Ясно было, что волчье гнездо - в Лосове. Вечером мы еще послушали волчий концерт и с вечера же распорядились, чтобы на следующий день к 8 часам утра собралось 80 человек крестьян. К этому часу должны были приехать человек 6 опытных стрелков; я был седьмой.

Утро было пасмурное. Загонщиков собралось из двух деревень больше 90 человек. Мы с Федулаичем объяснили им положение дела, разбили их на десятки, к каждому десятку приставили старшего, втолковали старшему, что и как надо делать, и к одиннадцати часам подвели этих людей к условленному месту, не доходя километра до Лосова.

Стрелковые номера были намечены нами заранее, около каждого номера поставлена была окоренная ивовая веточка. Расставив стрелков, Федулаич повел загонщиков с одного фланга, я - с другого. Ближайшим к стрелкам загонщикам - молчунам было подробно объяснено, как себя вести; такие же подробные наставления были даны и внешней неподвижной цепи, состоявшей из 75 человек, а, кроме того, около 20 человек должны были по команде Федулаича идти внутрь круга так называемыми ершами. Ершам надлежало медленно подвигаться, останавливаясь на каждых 50 шагах, и двигаться дальше по получении распоряжения Федулаича и после того, как вся эта подвижная цепь выровняется и сделает перекличку.

Мой номер пришелся на кряже, опушка оклада была в высоких зарослях метлы, осоки, а местами тростника и рогозника. Перед кряжем шла невысокая метла, и это давало возможность раньше заметить волка. Правее от меня, вне выстрела, было редколесье, сквозь которое с кряжа видно было довольно далеко в глубь оклада, между мною и этим редколесьем - та же болотная глушь.

По сигналу загонщики заорали. По голосам слышно было правильное оцепление. Так длилось полчаса. Затем стала ясной и подвижная внутренняя линия. Вылетела пара рябчиков и расселась недалеко от меня на елках. Прошло еще с четверть часа. В редколесье оклада пробежал рыжий волк, вскоре мелькнул еще один. Кричавшие стали как будто сходиться, по крайней мере, интервалы между загонщиками становились шире. Затем послышалось по несколько голосов с одного места, и в конце концов цепь почти что не существовала. Внешняя цепь почти вся замолчала. Неладное происходило и у ершей. Доносился почти единственный голос Федулаича, что-то кричавшего загонщикам. Скоро можно было расслышать ругательные слова Федулаича. Выстрелов не было. Загонщики толпились. С номеров сошли. Стрелки подошли к загонщикам. Многие видели волков. Если бы загонщики выполнили все, что им было поручено, несомненно, облава прошла бы удачно.

Загонщики выражали удивление, что волки оказались в кругу, так как большинство не верило, что мы могли обложить их без снега.

Из девяноста с лишним загонщиков осталась группа не более тридцати, остальные ушли домой. Федулаич стоял в стороне, опершись на длинную дубину, похожую на весло. Он молчал. Стал накрапывать дождик.

Федулаич был мрачен. Долго поругивал он загонщиков, но теперь он больше молчал, только на каждой выбоине твердил:

- Волк их съешь!

В стороне паслось стадо скота, главным образом овец. Федулаич вдруг оживился, послышался его необыкновенный смех, как будто в отдалении проржала лошадь. Он вытянул руку и, показывая на овец, сквозь смех твердил:

- Кандидаты, - кандидаты!

К содержанию