Издательский дом "Агни" (Самара) и Санкт-Петербургский институт истории естествознания и техники РАН начали замечательное предприятие — издание в 5 томах избранных трудов выдающегося востоковеда и географа Ю.Н.Рериха. Первый том под общим названием "Тибет и Центральная Азия" в 1999 г, уже вышел в свет (1) — и это несомненно стало значительным событием, широко охватывающим интересы далеко не одних востоковедов. Среди статей сборника впервые опубликован очерк "Свен Гедин", побуждающий меня сделать некоторые комментарии, поскольку и мне в начале 40-х годов посчастливилось пройти некоторыми маршрутами знаменитых русских и шведских экспедиций в глубинах Центральной Азии. К тому же я счел себя обязанным использовать этот повод для некоторых дополнений, как мне представляется сейчас, вполне уместным (2).

Ю.Н.Рерих справедливо пишет, что "В блестящем созвездии исследователей Центральной Азии два имени занимают особое место: Николай Пржевальский и Свен Гедин. Конечно, это так, но достойно упоминания, что без деятельного участия Императорского Русского географического общества в Петербурге и Генерального штаба трудные и опасные центральноазиатские экспедиции Н. Пржевальского (прежде всего поздние — 1880-х годов) и, тем более, С. Гедина (1893-1897) не могли бы осуществиться: требовались и особое караванное снаряжение, и казачья охрана, и императорское покровительство (3). Всё это было, хотя С. Гедина, считавшего Пржевальского самым выдающимся со времен Марко Поло путешественником в Азии, интересовали не только чисто географические и естественно-исторические изыскания, что составляло главную цель Н.М. Пржевальского и его соратников при открытии новых земель с их неизведанной природой: флорой, фауной, населением и, конечно их оро- и гидрографией, требовавших картографического отражения. Не могу, при этом, не отметить, что другой великий центральноазиатский путешественник — Н.К. Рерих оценивал деятельность С. Гедина более сдержанно, чем его сын, но это уже относилось к позиции последнего в отношении к России в период гитлеровского нашествия (10).

Будучи прирожденным путешественником-географом с ярким талантом организатора военного склада, Пржевальский, вместе с тем, был чрезвычайно наблюдательным и образованным орнитологом. Но он отлично понимал, что для полноты и глубины охвата новых для науки открытий, особенно в области ботаники и зоологии, необходимы специально подготовленные помощники, которые во всех отношениях отвечали бы необычайно строгим требованиям генерала Пржевальского — человека могучего, с непреклонной волей и выдающимися знаниями во многих областях страноведения, что позволило ему в 39-летнем возрасте стать почетным членом Императорской Академии наук.

Как известно, судьба отвела этому великому путешественнику очень короткую жизнь (1839-1888), из 49 лет которой, он 21 год посвятил географическим исследованиям в Азии, проведя более 10 лет непосредственно в экспедиционном пути. Несмотря на огромные трудности и препятствия, чинимые ему местными властями в последних экспедициях на подступах к Тибету, многие обстоятельства благоприятствовали дальнейшему триумфу русской экспедиции. В ее состав Пржевальскому удалось подготовить и включить первоклассных помощников — будущего полковника В.И. Роборовского, окончившего Гельсингфорское юнкерское училище, а несколько позднее — вольноопределяющегося П. К. Козлова, ставшего впоследствии широко известным ученым. Оба вскоре прославились своими собственными географическими открытиями. К глубокому сожалению в самый канун готовившейся к отправке пятой центральноазиатской (3-я Тибетская) экспедиции осенью 1888 г. Н.М. Пржевальский внезапно захворал (брюшной тиф) и 20 октября скончался (4). Похоронили его по завещанию на берегу оз.Иссык-Куль в 12 км от Каракола (Пржевальска). Непоправимая тяжесть утраты и заботы о судьбе снаряжавшейся экспедиции сразу легла на плечи первого помощника — В.И. Роборовского и П. К. Козлова. Я хорошо понял щемящую боль преданных учеников Пржевальского, когда в 70-х годах впервые сам оказался у надгробия Николая Михайловича и увидел на его могиле поразительный по своей эмоциональной силе памятник Пржевальскому — скальный обелиск с опустившимся на его вершину бронзовым орлом с раскинутыми крыльями — как бы в прерванном полете.

Конечно, Всеволод Роборовский (5, 6), непосредственный первый помощник Пржевальского, такой же военный-географ и прекрасно подготовленный естествоиспытатель, особенно в области ботаники, отменный топограф и к тому же талантливый рисовальщик-натуралист, имел все основания заменить своего учителя в качестве начальника экспедиции. Продолжение экспедиции Русское географическое общество считало необходимым, справедливо полагаясь на блестящий опыт первого воспитанника Пржевальского (7). Но глубочайшее уважение к памяти незаменимого учителя и скромность не позволили ни Роборовскому, ни Козлову принять этот пост и Обществу не оставалось другого выбора, как назначить нового главу экспедиции. Таковым оказался несомненно опытный путешественник М.В. Певцов, но человек, отличавшийся от Пржевальского более мягким характером. Экспедиция впервые также пополнилась выдающимся геологом — горным инженером К.И. Богдановичем, впоследствии ставшим директором Геологического комитета России (1914-1917), а после крушения гитлеризма — Польши. Это была уже существенная реорганизация экспедиции (8). В прошлых путешествиях и рекогносцировках во Внутренней Азии, Пржевальский сознательно отказывался от участия геолога, так как в геологических исследованиях видел самостоятельную задачу и особую важность, что неизбежно привело бы в экспедиции к двоевластию, чего его характер допустить не мог. В.И. Роборовский и П.К. Козлов становились, таким образом, помощниками Певцова в экспедиции, охватившей Джунгарию, Кашгарию, Кунь-Лунь и Северный Тибет. Наиболее тяжелые обязанности выпали на долю Роборовского — по разнообразию чисто географических исследований в особо трудных маршрутах, и естественному продолжению ботанических наблюдений (9). Зоологические наблюдения вел П.К.Козлов, а К.И.Богданович с большим успехом занимался геологией и позднее дал важнейшее обобщение по орологии Внутренней Азии (термин орология он, кажется, ввел впервые).

Этот небольшой очерк посвящен главным образом моему тверскому земляку — В.И. Роборовскому и его ближайшему окружению по географическим исследованиям в Центральной Азии, составившим целую эпоху в континентальном страноведении Внутренней Азии. Я не потерял интереса и к своим маршрутам более чем 60-летней давности в этой захватывающей части Азиатского материка. Кроме того, этот очерк - и долг памяти выдающемуся человеку, слава которого должна быть дорога краю, где он жил и где нашел вечный покой.

Самой заманчивой целью Пржевальского было дойти до таинственной столицы Тибета — Лхасы и провести рекогносцировочные исследования в Тибете. Как известно эта цель не была сразу достигнута. Несмотря на тысячелетнее владение Тибетом, императорское правительство Китая, под давлением Англии, провоцировало протест тибетцев против проникновения иностранцев в эту часть Азии и Пржевальскому, не доходя до Лхасы примерно 200-275 км, пришлось повернуть экспедицию обратно. Замечу, кстати, что на протяжении веков Тибет был либо недоступен для иностранных исследований, либо встречал пришельцев крайне неприветливо, с прямой опасностью для их жизни. Это прекрасно иллюстрирует абсолютно мирная и вместе с тем опаснейшая экспедиция Н.К. Рериха 1925-1928 г.г. (американская) (12). Фактически положение оставалось таким же и во времена наших экспедиций в 40-е годы. Только В.М. Синицыну удалось добраться до Северо-Западного Тибета (1942) и Лхасы (1957) (13). Однако несмотря на эту неудачу, третья экспедиция Пржевальского по своим научным результатам была вероятно одной из наиболее успешных. Выйдя из Зайсана, путешественники пересекли всю Джугарскую впадину, восточное погружение Китайского Тянь-Шаня в Гобийскую пустыню, западную часть Нань-Шаня, Цайдам, Кунь-Лунь и дошли до истоков Янцзы и Меконга в Тибете; отсюда уже лежал обратный путь через Кукунор, вдоль Алашаня и Хуанхэ, огибавшей Ордос и далее через всю Монголию до Кяхты (11). За выдающиеся результаты этой экспедиции Русское Географическое общество присудило В.И.Роборовскому "Малую золотую медаль". Помимо важнейших картографических материалов Роборовский привез из этой экспедиции гербарий, включающий 12 000 экземпляров растений, в том числе новые для науки виды.

Неутомимый Н.М.Пржевальский уже в 1883 году выпустил отчет об этой замечательной экспедиции и немедленно приступил к подготовке новой 2-х летней экспедиции (1883-1885), в конечном счете ставившей ту же цель проникновения в заветный Тибет (14). Своим старшим заместителем на этот раз он избрал В.И. Роборовского, опыту которого он безоговорочно доверял; вторым помощником стал П.К.Козлов. Экспедиция началась в октябре того же года из Кяхты (монголо-российская граница) и в своей первой четверти примерно повторила маршрут, завершивший Первую Тибетскую экспедицию в Монголии. Однако в основном были исследованы северо-восточная окраина Тибетского нагорья, верховья великих китайских рек Хуанхэ и Янцзы, Кун-Лунь почти на всем его гигантском протяжении до Хотана и далее — западная окраина Такла-Маканской пустыни с пересечением Тянь-Шаня и выходом к Иссык-Кулю. В этой экспедиции Роборовский, помимо сверх превосходных зарисовок рельефа, типов народностей, животных и растений, впервые использовал фотографирование различных объектов, что имеет до сих пор неоценимое достоинство полнейшей достоверности наблюдавшихся объектов и природных феноменов. Эти фотографии, превосходно воспроизведены в первом издании путешествия (1888) методом фототипии (15).

Как уже было выше сказано, Иссык-Куль был избран начальным пунктом очередной (пятой) экспедиции Пржевальского внутрь Центральной Азии и, В.И. Роборовскому отводилась та же роль заместителя начальника. Но осень 1888 г. оказалась роковой для Николая Михайловича, которого на посту начальника сменил М.В. Певцов. Впрочем, это не изменило направления и стиля исследований Роборовского, сохранившего то же положение в экспедициях Певцова, но получившего еще большую самостоятельность в выборе своих маршрутов и географических исследований. Начало уже намеченной Пржевальским экспедиции сместилось на 1889 год, а в целом экспедиции Певцова, Роборовского и Козлова, не выходившие существенно за пределы программы, намеченной еще Н.М. Пржевальским, продолжались до 1895 года. Новым в ни было, однако, смещение к более длительным стационарным наблюдениям и расширению площадных исследований на прежних линиях маршрутов спутников Пржевальского и его самого. Конечно, это имело большое значение, особенно для будущих исследований в Центральной Азии, связанных, уже в существенной мере с геологией, площадной картографией, наблюдениями, требовавшими учета сезонности географических и других природных процессов. Стиль исследователя-первопроходца в его классическом виде возможно наиболее полно сохранился лишь у В.И. Роборовского — этого последнего русского путешественника школы великого Пржевальского.

Уже в первой же певцовской экспедиции Роборовский взял на себя географически совершенно новую и наиболее трудную часть исследований в высокогорных районах Кунь-Луня и Северного Тибета, проводя работы на высотах свыше 5000 м над уровнем моря. На больших пространствах это были холодные, каменистые горные пустыни со скалистыми кряжами, совершенно лишенные населения, с редкой специфической растительностью, а чаще лишенные и ее, где о животном мире часто можно было судить лишь по редким остаткам выбеленных временем и морозом костям. Огромные трудности для передвижения составляло затрудненное дыхание из-за низкого давления воздуха, что было гибельно для лошадей, несших основной экспедиционный груз.

В Русском Географическом Обществе В.И. Роборовский по праву занял положение многие годы принадлежавшее Пржевальскому, и Общество справедливо возлагало на него надежды на новые большие успехи в дальнейшем изучении географии и природы Внутренней Азии. Одной из первоочередных представлялась длительная экспедиция в Восточный (Китайский) Тянь-Шань (западная его часть входила в состав России) с проникновением в совершенно неисследованную центральную область Большого Юлдуса. По рекогносцировочным наблюдениям Пржевальского, впервые увидевшего обширную высокогорную травянистую впадину, с далекой северной окраины Малого Юлдуса, она могла представлять огромный интерес для скотоводства. Второй целью было обследование Люкчунской впадины к югу от Турфана, впервые открытой русскими путешественниками братьями Г.Е. и М.Е, Грумм-Гржимайло в 1889 г. (16). Ее положение в центре Азии с озером, имеющим отметку 154 м ниже уровня моря, представляло уникальный интерес для организации метеорологической станции. Третья цель — изучение Наньшаня, где В.А. Обручев уже начал проводить первые геологические исследования. Кроме того, Роборовский лелеял осуществить мечту Пржевальского — пройти из этого горного узла Азии в экзотическую Сычуанскую впадину Китая. В июне 1893 г. экспедиция вышла из Каракола (Иссык-Куль) (9).

Мне удалось весной 1943 года пройти через бассейн Юлдусов верховым маршрутом из Карашара в Кульджу (около 700 км) и убедиться в исключительном своеобразии этой огромной центральной области Восточного Тянь-Шаня, со всех сторон обрамленной труднопроходимыми горами (2). По-существу это высокогорное плато, протяженностью до 150 км, охваченное широкими меандрами Большого и Малого Юлдусов, образующими истоки бурного Хайдык-гола, вырывающегося через непроходимое ущелье около Карашара в оз. Баграш-куль (17). Сток из него проходит через Курлю у окраины знаменитого Курук-тага и далее воды теряются в непроходимых песках пустыни Такла-Макан в направлении легендарного оз. Лоб-Нор (теперь здесь главный ядерный полигон Китая).Огромная Юлдусская равнина (местами высокогорная тундра) покрыта богатейшими травами, среди которых пасутся стада монгольских кочевий. Весь район изобилует дичью, причем в меандрах косяки лебедей сбиваются в такие плотные стаи, что издали производят впечатление плавающих льдин. Впрочем так ли это — более полувека спустя, утверждать не могу. Не меньше разнообразной пернатой дичи было и на Баграши-куле: утки, поднятые здесь с воды выстрелами заслоняли солнце, как тучи. Нет сомнения, что такая же картина наблюдалась и во времена экспедиции Роборовского и Козлова.

Люкчунская или, как ее теперь чаще называют, Турфанская впадина, представляет не меньший интерес. Она поражает контрастными формами рельефа. К северу от Турфана тянется массивный блок гор Богдо-Ула с несколькими ледниковыми вершинами, достигающими 5600 м — это обособленная часть Тянь-Шаня. В зоне резкого понижения рельефа находится город Урумчи — столица Синьцзян-Уйгурского автономного округа теперешнего Китая. Именно здесь, через "Долину ветров", проходит основной тракт, соединяющий Джунгарию с Кашгарией, а восточной ветвью, через Турфан, Хами и Ланьчжоу, — с восточными провинциями Китая. Фактически этим путем прошли все центральноазиатские экспедиции, в том числе и экспедиция В.И. Роборовского. В стороны от него на сотни и тысячи километров тянутся горы, безводные пустыни с редкими колодцами, а вместо дорог идут избитые караванные тропы, веками врезавшиеся в лёссы и солончаки. В марте 1942 г. я за одни сутки добрался из промерзшего Урумчи и пронизанный холодом "Долины ветров" до Турфана, который даже ночью удивил меня теплом, тишиной и удивительным воздухом, пропитанным ароматом знаменитых турфанских дынь и завораживающим запахом тончайшей лёссовой пыли, как бы вошедшей в структуру атмосферы (2).

Время, проведенное Роборовским и его спутниками в Люкчунской впадине, ушло на геодезические работы и организацию первой метеорологической станции. Впервые был определен абсолютный уровень озерной котловины, лежащей, как оказалось, на 130 м ниже уровня моря, что стало мировой сенсацией (современные инструментальные определения увеличили эту отметку еще на 24 м). Удивляться этому феномену было естественно — ведь в нескольких десятках километров к северу от озера Люкчун возвышается гигантский массив гор Богдо-Ула с ледниковыми вершинами до 5600 метров, а бурные потоки рек несут во впадину огромное количество воды, которая, не достигая лёссового поля котловины, целиком поглощается шлейфом предгорных галечников. Как я понимаю, подлинный природный феномен состоит здесь в особом проявлении новейшей тектоники: горы Богдо-Ула отделены от впадины активным тектоническим швом, а впадина находится в состоянии такого же активного погружения — изгибаются даже отложения речных терррас. Это типично для всего Тянь-Шаня и особенно его фронтальных впадин (Джунгарской, Такламаканской и др.), но я нигде в пределах этой горной страны не наблюдал столь яркого проявления неотектоники как в Турфане. Неудивительно поэтому, что в Турфанском оазисе с древнейших времен существует подземная ирригационная система в виде связанных между собой кяризов (колодцев).

Тяньшанская часть экспедиции В.И. Роборовского заняла много времени, но и результаты исследований проведенные им и П.К. Козловым на Юлдусах, Баграш-куле, Лоб-Норе и Люкчуне были огромными. Созданием Люкчунской метеорологической базы в самом центре Азии этот этап фактически завершался. Далее экспедиции предстояло решить новые задачи, что, при ограниченном составе квалифицированных руководителей и широко поставленной Географическим обществом в Петербурге задаче, неизбежно требовало разделения экспедиции на самостоятельные группы, что, впрочем, временами приходилось делать и раньше. И такое временное разделение состоялось в Люкчуне. В качестве наблюдателя здесь был оставлен подготовленный Роборовским один из участников экспедиции — Шестаков, который в течение двухлетних метеорологических наблюдений, занимался также ботаническим и зоологическим коллекционированием, приобрел, кстати, впервые, шкуры диких верблюдов и лошади Пржевальского и даже добыл древние уйгурские рукописи из развалин двух давно покинутых городов. Маршрут П.К. Козлова вновь шел на юг к Лоб-Нору через Хамийскую пустыню. В.И. Роборовскому же предстояло заняться изучением Нань-Шаня, пройдя через "Долину бесов" (от сильных ветров здесь постоянно гибли караваны) к г. Хами и далее, пересекши пустынные холмы Бей-Шаня, достигнуть оазиса Са-чжоу. Здесь располагается широко известный археологам древний г. Дуньхуан, в окрестностях которого находится пещерный буддийский монастырь со скульптурами и красочной росписью стен пещер, относящейся к 6-11 векам. В сущности отсюда начинается Наньшань, простирающийся в юго-западном направлении до Ланьчжоу (столица провинции Ганьсу). Эти места мне удалось посетить зимой 1953 г. в связи с оценкой перспектив нефтеносности Юймыня и смежных районов.