9 апреля 2004 года исполнилось 95 лет со дня рождения Петрова Евгения Александровича - создателя и легендарного председателя колхоза “Молдино”. В сентябре с.г. в Удомельском краеведческом музее прошла выставка фотодокументов, посвященная этой дате.

В Удомельском районе отношения к Е.А. Петрову было и остается разным. В этом человеке было спрессовано много противоречий эпохи. От каждого века в истории Удомельского края остается не так уж много людей. Петров, безусловно, останется. Не последнюю роль в этом сыграют его дневники, которые он вел всю жизнь. Ведение дневников вообще очень характеризует человека. Как правило, их ведут люди, склонные к анализу времени и событий, своего места в жизни, погруженные в историю своего народа. (Военные дневники Петрова от первого до последнего дня войны сегодня подготовлены к печати и выйдут в книге об удомельцах-участниках войны к 60-летию Победы). Петров никогда не уклонялся от ответственности, более того, он всегда искал возможности быть максимально полезным. Он был понастоящему мужественным, храбрым и цельным человеком, любил и берег людей. Это очень русский тип. На всех этапах жизненного пути его отличала личная скромность, бытовой аскетизм и максимальная отдача для общего дела, будь-то интересы Родины, молдинской крестьянской общины или воинского коллектива… Личность Петрова очень рельефна. Его жизнь и дневники дадут много пищи для ума и души тому, кто захочет через жизнь отдельного человека понять ход и закономерности русской истории. Материалы в настоящий номер “УС” подготовлены дочерью Петрова - Людмилой Евгеньевной Смирновой.

 

Л.Е. Смирнова

Петров Евгений Александрович - патриарх Молдино
3.09.1909 - 11.05.2000. 95 лет со дня рождения

“Оглядываясь издали назад,
 Когда-нибудь поверить мы
Не сможем ….”

Б.Пастернак

Не просто писать о человеке, прожившем долгую жизнь. Еще сложней это делать, если на житейскую долю его выпало одно из самых бурных жизненных течений с встречающимися подводными камнями, воронками глубоких омутов, способных затянуть с головой. А рассчитывать приходилось только на свои силы. Именно такую сложную жизнь, полную драматизма, прожил мой отец – Евгений Александрович Петров.

Он родился в Крондштате в семье морского офицера Петрова Александра Васильевича. Мать, Мария Александровна Петрова, долго лежала в родовой горячке, и последнему ребенку была нанята кормилица. Кроме него было еще 3 брата и сестра: Мария – 1895 г. рождения, Александр – 1896 г., Николай – 1899 г., Владимир – 1903 г.

Дед происходил из мелкопоместных дворян Вышневолоцкого уезда. В семье отца хранилась, передаваемая из поколения в поколение генеалогическая запись, из которой следовало, что в их роду все мужчины были морскими офицерами. Они свято хранили морские традиции. Незыблемыми для них оставались понятия о чести, достоинстве и служебном долге. Это наложило отпечаток на воспитание в семье отца, первыми игрушками которого были оловянные солдатики, первыми друзьями – матросы. С детства он рос пытливым, любознательным мальчиком. В 5 лет освоил морские сигналы, воинские команды, изучил церемониал смотров и парадов. Детей воспитывали в строгости, им не позволяли никаких излишеств.

Мой дед, Петров Александр Васильевич, сам неизбалованный жизнью, был бережлив, если не сказать скуп, как вспоминал мой отец. Он, закончив С.-Петербургское морское училище, потом всю жизнь занимался самообразованием, изучив 6 языков, много читал.

Всех сыновей в семье готовили к военной службе. И они все, исключая отца, учились в военных училищах, но I Мировая война и революция смешали все их планы. Николай и Александр погибли в боях с немцами на Украине. Владимир в день своего рождения в 1915 г. утонул во время купания. Сестра Мария, еще до революции закончившая Павловский институт с золотой медалью, короткое время работала учительницей Стриговской школы. Затем работала в исполкоме Михайловской волости, заведующая отделом образования, на разных руководящих должностях в Твери, Ташкенте, Ленинграде, Караганде. “После Октябрьской революции, отец стал служить в Красном Балтийском Флоте, отказавшись выехать за границу, куда стремились многие офицеры” - дневниковая запись отца.

Бабушка с детьми, спасаясь от голода, переехала в Тверскую губернию, где поселилась на квартире у дьякона села Маги (сегодня д. Копачево Удомельского района – ред.) Талызина. Мечта отца стать морским офицером не осуществилась. На послереволюционных и последующих годах его жизни лежит печать неустроенности. В 1918 г. умирает отец. Оставшись без средств существования, он, еще слабый после болезни желтухой, живет в Магах, обменивая последние вещи на продукты. Летом 1919 г. наступает сильный голод. “Три месяца, - вспоминает отец, - вообще не было хлеба”. Чувствуя, что в деревне придется обосноваться надолго, бабушка приобрела корову. Вместо далеких морских путешествий – поездка в Тверь к родственникам в грязных, нетопленых вагонах. На вокзалах сотни людей лежали на полу, среди них было много тифозных больных. Затем учеба в Магской школе. Холодные классы, тетради из оберточной бумаги, чернила из свеклы. “Вскоре школа в Магах закрылась, а учиться хотелось страстно”, - вспоминал отец. Некоторое время он занимался сам.

Затем учеба в В.Волоцкой средней школе (сег. шк. № 2).

Годы жизни впроголодь. Единственный заработок (уборка мусора и навоза от магазинов нэпманов) давал возможность приобрести книги и тетради. “Обедал скудно, как и завтракал. В те подростковые годы я никогда по настоящему не наедался, хотя это был период роста”, - пишет он в своих дневниках. “До поступления в В.Волоцкую школу, - заметит позднее, - я был очень религиозен: веровал в Бога и ежедневно молился перед сном”. Книги Перельмана и Ярославского, личные наблюдения отца поколебали эту веру. Хотя, как замечал он: “Я еще долго не мог примириться с мыслью, что нет справедливой религии, и искал ее”.

Дневниковые записи этого времени хранят восторженные воспоминания об учителях, об общественной жизни, бурлившей в стенах этой школы. Он с головой погрузился в нее. Стал членом президиума самоуправления школы, председателем школьного кооператива, редактором школьного журнала, председателем ученического клуба трех школ города. Думаю, что эта общественная работа в школе и заложила в нем основу организаторского таланта, который проявился позже. В то время он состоял читателем трех библиотек города, жадно читал классиков, мемуарную литературу, новые журналы. В 1925 г. начал упорно изучать “Капитал” К. Маркса. Время постепенно подводило к однозначному выбору: религия или комсомол. “Остатки моей веры в Бога окончательно развеялись после диспутов в В.Волоцком драмтеатре. До сих пор перед глазами стоит переполненный зрительный зал. И на сцене представители безбожников, духовенства, евангелистов… Диспуты проходили по 8-10 часов, и никто не уходил. После выступлений оппонентов их сторонники устраивали целую обструкцию. Видя, что попы – первые реакционеры, я окончательно прекратил веровать, бросил молиться. И моими друзьями стали комсомольцы. А потом и сам я в 1925 г. вступил в комсомол. Я очень доволен, однако, что до позиции убежденного безбожника дошел постепенно, путем чтения, наблюдения, больших размышлений, а не с кондачка”.

После успешного окончания школы в 1926 г. он поступал в Московский университет на юридический факультет. Несмотря на успешно сданные экзамены, Евгений Александрович не стал студентом из-за своего происхождения.

Начались поиски работы. Короткое время он заменял учителей сельских школ в Спировской и Козловской волостях. Ежемесячно из своих 40 руб. зарплаты 10 руб. посылал матери.

В июне 1927 г. от уездного УКОМА комсомола он получает предложение работать избачём в Лугининской волости. Предложение с радостью принял. С тех пор вся жизнь отца до последних дней была связана с этим краем. Лугининская изба-читальня обслуживала в то время около 60-и деревень и хуторов. После курсов в г. В.Волочке он приступает к своим новым обязанностям.

Его дневники хранят много интересных свидетельств бурной деятельности комсомола: работали кружки, ставились спектакли, проводились вечера вопросов и ответов, сельскохозяйственные выставки, уездные семинары избачей. Книжному фонду Лугининской избы-читальни могла бы позавидовать любая современная сельская библиотека. 7 тысяч книг в основном классика, из личной библиотеки помещика Н.К. Милюкова (имение “Каменка”) в кожаных тисненных переплетах с фамильной печаткой хозяина. Постепенно Лугининская изба-читальня становится центром всей общественной жизни округи. Она занимает в 1928 г. 2-е место по Тверской губернии. И вот уже лугининский избач Евгений Петров едет в Москву на Всесоюзный семинар избачей Наркомпросса, который проводила Н.К. Крупская. На них, молодых, тогда только вступающих на дорогу самостоятельности, эпоха оставила свой след. Мир был сложен и противоречив. Их влекла романтика неизведанного, будоражила воображение, которое рисовало легендарные образы комиссаров в кожаных куртках, неподкупных революционеров. Уже в те годы у отца были пробы пера о том бурном времени. Но лишь в конце своей жизни он покажет мне эти наброски: “Кожаные куртки”, “Красное в черном”. Определенное влияние на убеждения отца оказал секретарь Лугининской партячейки П.Д. Чижов, о котором он вспоминал с огромным уважением. “В работе среди крестьян Чижов был неотразим. Неплохой оратор, умеющий уколоть в самое больное место политического противника, он для меня в годы моей работы в Лугинине был учителем среди масс, и в этом я ему обязан”.

А меж тем деревня бурлила. Размежевание по классовому признаку, выросшие как грибы, колхозы – все это приметы того бурного времени. Чтобы победить, нужно объясниться. Этим дышат строки дневниковых записей отца. В феврале 1929 г. отца избирают председателем коммуны “Молдино”. “Я не спал всю ночь после собрания, всевозможные думы гнездились в моей голове…”, - пишет он в воспоминаниях. Девятнадцатилетний парень, он и предположить тогда не мог, какой тяжелый крест взвалил он на свои плечи и как долго ему придется его нести. А тогда: “Я кипел желанием создать передовую коммуну, наперекор кулакам…” Будет все: ошибки, просчеты, нетерпение, непредвиденные трудности и непоследовательность властей в вопросах коллективизации. Потом он признавался в своих записях: “Я сейчас удивляюсь той безапелляционной решимости, с которой я тогда действовал, да и все мы, поколение этой революции, в деревне. Коммунары встретили ожесточенное сопротивление кулачества в деревне. Кулаки предприняли несколько попыток уничтожить имущество коммуны, убить ее председателя. В те годы М.А. Шолохов еще только работал над “Поднятой целиной”, о жизненной правдивости которой можно было судить на примере коммуны “Молдино”, где прослеживаются те же конфликтные ситуации, что и в романе. Не знал мой отец тогда, что пройдет много лет, и он в г. Калинине, на областном слете наставников молодежи, будет представлен известному киноактеру П.Г. Чернову, сыгравшему в “Поднятой целине” роль Давыдова. Отца представляют киноактеру, как “верхневолжского Давыдова”. А тогда они строили мир, о котором другие будут слагать песни, напишут книги. Не во всем этот мир был идеален.

“Коммунизм – вот он совсем близко. Коммуна – путь к нему”, - так думал тогда отец. Вступительный пай в 200 руб. был не каждому вступающему по карману, и коммуна переживала тяжелые дни. “Хлеба не было, питались в основном лепешками и кукурузной мукой, которую получали в виде пайка из магазина” - дневниковая запись. Удалось получить кредит в 3000 р. для покупки лошадей. После сдачи овса и льна общее собрание коммуны решило все денежные средства употребить на покупку скота. “Сколько раз я впоследствии вспоминал это благородное самопожертвование плохо одетых, не избалованных едой людей – первых коммунаров”. Государство, давая возможность окрепнуть коммунам, поначалу не требовало от них сдачи планов сельхозпродукции. Мясо, молоко, шерсть, лен, картофель, зерно, произведенные в коммуне шли полностью или частично на внутреннее потребление. Большая часть перерабатывалась коммунарами для продажи. Работали: сыроварня, маслобойня, пасека, обувная артель, имелись огородные бригады. Были заключены договора с некоторыми промышленными предприятиями.

Так, московской трикотажной фабрике поставлялись сыры и масла в обмен на трикотажную продукцию и мануфактуру. Руководство коммуны становилось опытней и постепенно от уравниловки перешло к оплате по вложенному труду. К работе в коммуне председатель приглашал людей грамотных, хороших хозяйственников, хоть и “чуждых классов элементов”, что потом будет поставлено ему в вину. Так, землеустроителем коммуны стал работать В.Э. Арендс – помещик из Легонка, счетоводом – помещик Варгунин, прекрасно наладивший учет. Его сменил на этой должности сын молдинского священника А.И. .Архангельский. Да и возглавлял коммуну дворянский отпрыск Петров. В нашей истории далеко не все однозначно, как это пытаются представить теперь некоторые “исследователи”. Нашим потомкам еще предстоит определить, к какому типу относилась коммуна “Молдино”. Была ли она толстовской или это было что-то вроде кибуци, как сейчас в Израиле. В чем была привлекательна идея коммуны? Что не выдержало проверки временем? Эти вопросы еще ждут своих ответов. В 1930 г. мой отец женился на Тане Павловой из бедной крестьянской семьи д. Шептуново, которая, соединив с ним судьбу, разделит все тяготы его жизни.

Уже в 1931 г. передовая коммуна “Молдино” получила “Переходящее знамя Московской области”, которое в 1932 г. было передано коммуне на вечное хранение. В этом же году отец, будучи делегатом Всесоюзного съезда комсомола, слушал пламенное выступление Н. Островского, человека, который был образцом для целого поколения молодых людей.

В 1932 г. отец был призван на действительную военную службу. Он отслужил 2 года красноармейцем на дальневосточной границе в армии, которой командовал О.К. Блюхер. “До Приморья двигались по-черепашьи – 26 суток” - писал он в дневнике. “По пути рассказываю ребятам про историю этих мест, колонизацию этого обширного края, об Ермаке, гражданской войне, несметных богатствах здешних недр…” В то время на Дальнем Востоке закладывалась новая индустриальная база. Шло “гигантское переселение народов” - эшелоны с людьми, едущими осваивать богатства Дальнего Востока. Перспективы захватывали дух. Заново строились военные городки, укреплялась Маньжурская граница, так называемая “линия Ворошилова”. Наверное, никогда бы не поверил мой отец, скажи ему в то время, что 60 лет спустя, на закате своей жизни ему придется наблюдать обратный процесс на Дальнем Востоке: развал промышленности, растаскивание военных городков, обнаженные границы и хлынувший поток людей в обратном направлении. А он в своих воспоминаниях перенесется в те далекие 1930-е годы. Тогда за поимку диверсантов он был дважды награжден премиями, а по окончании службы – почетной грамотой Реввоенсовета ОКВДа за отличное несение службы. Эту награду он получил из рук В.К. Блюхера. Там же, в армии, отец был принят в кандидаты ВКП(б), прошел Всесоюзную партчистку с резюме – “считать проверенным”.

1934 год. Снова Молдино. 24 февраля отец опять был избран председателем коммуны “Молдино”. В стране очень плохо с хлебом. В городах действовала жесткая карточная система. Перед председателем коммуны остро встал вопрос: где достать хлеба на питание людей, на корм скоту, для семян? Люди падали в голодные обмороки. “Я решился пойти на шаг, граничащий с преступлением, - вспоминал отец позже. - На мельнице скопилось 6 т зерна, подлежащего сдаче государству. Этот хлеб по специальной ведомости и был роздан нуждающимся, что и спасло многих от голодной смерти”. За это самовольство председатель коммуны был вызван к прокурору, ему угрожали судом. Тогда отец решил обратиться к начальнику политотдела Еремковской МТС Пуго Карлу Яновичу, который позвонил прокурору, и дело было прекращено. Этот небольшой эпизод говорит о том, что постепенно складывался стиль руководителя коммуны, человека независимых взглядов и суждений, отстаивающего правоту дела, заботящегося о своих подчиненных. Но что значит, “плыть против течения”, он вскоре почувствует. А пока что дела коммуны поглощали его с головой. Коммуна крепко вставала на ноги. Да и сам руководитель ее после службы в армии был другим: “Очень многое дала мне армейская служба: собранность, конкретность. Я стал более зрелым, выдержанным… Постепенно прививался вкус ко льну”. В стране гремело ударническое движение, среди льноводов оно вылилось в молюковское движение. Зачинателем его была Христина Молюкова из Краснохолмского района. Коммуна имела большие успехи в производстве льна и стала в 1935 г. участницей областной выставки достижений по льну. В 1936 г. отец был приглашен на Всесоюзное совещание передовиков в Москву. Один маленький штрих в биографии отца: “Моей натуре, - вспоминает он в то время, - была присуща тяга к романтике. И я послал заявление в обком партии о направлении меня в Испанию добровольцем”. Но вскоре все обернулось по-другому. Впереди уже замаячил 1937 год. Отец и предположить не мог, что следующий Новый год он встретит в тюремной камере.

При обмене партбилетов в 1936 г. один из коммунаров Г.А. Смирнов был обвинен в сокрытии факта своего членства в партии эсеров в 1918 г. В прошлом питерский рабочий, Григорий Александрович после покушения Каплан на Ленина вместе с другими рабочими порвал с эсерами, написав в газету открытое письмо. Тогда же он вступил в большевистскую партию. Во время голода переехал с семьей из Петрограда на родину жены и сразу же вступил в коммуну. “Он не раз выступал на партсобраниях с резкой критикой недостатков, это многим не нравилось, - пишет отец. - Его обвинили, что у него остался эсеровский душок”. Отец с еще одним коммунаром выступил на собрании в защиту Смирнова. “Большинство партсобрания нас не поддержало (уже психоз “везде враги” овладел многими) и проголосовало за исключение Смирнова из рядов ВКП(б). Через несколько дней последовал его арест. “В числе других я был вызван в качестве свидетеля в Брусовский райотдел НКВД. Мне предложили дать показания о том, что Г.А. Смирнов, будучи завфермой занимался вредительством. Лжесвидетельствовать я отказался”. В коммуну прибыла комиссия Брусовского РК ВКП(б) и начала “копать” под руководителя коммуны. “Создалась гнетущая обстановка…”, - писал отец в своем дневнике. Его душевное состояние усугублялось еще и личным горем. В это время от кори умер двухгодовалый сын, к которому отец был очень привязан. 25 ноября он был арестован и обвинен по ст. 58 “шпионаж в пользу некой иностранной державы, подготовка диверсий против руководства партии и государства” и т.д. Во время обыска у него была изъята грамота, полученная в армии за подписью В. Блюхера, который в то время уже был объявлен “врагом народа”.

Поначалу отец воспринял все это как большой спектакль. Но в коммуне нашлись люди, которые стали свидетельствовать о вредительской деятельности председателя. Обиженные руководителем они со злорадным удовлетворением состряпали на него ложный донос, нелепее которого придумать было нельзя. Из него следовало, что мой дед, бывший царский генерал, не умер, а скрылся за границей, оставив здесь своего сына в качестве агента, и тому подобное. На очной ставке они лжесвидетельствовали против него. Начались допросы “с пристрастием”, но отец не сдавался. Он писал апелляции, отказывался подписывать протоколы, требовал вызова свидетелей, наконец, объявил голодовку. Его поместили в одиночную камеру. По рассказам моей матери я знаю, сколько ей пришлось пережить в это время. НКВД сразу после ареста отца оглушил ее известием, что муж расстрелян. У нее на руках в это время было двое детей, младшей Марине исполнился всего лишь месяц. Бабушка, мать отца, едет в Москву и с трудом добивается приема у Калинина. То ли сказалось влияние Калинина, то ли подействовало письмо группы коммунаров в обком, а может 15-и дневная голодовка отца и его упорный отказ признать вину… Но так или иначе, попытка НКВД сфабриковать дело против него провалилась. В конце ноября 1938 г. областной прокурор вручил ему бумагу, из которой следовало, что дело прекращено “за отсутствием состава преступления”.

Петров снова в Молдино - худой, синий от истощения, бородатый. В его отсутствие коммуна перешла на устав артели. Вскоре он был реабилитирован и восстановлен в партии, а его мучители из НКВД были отданы под суд. Отцу было предложено привлечь к уголовной ответственности всех клеветников из числа коммунаров. Мне известно, что мать уговорила его этого не делать, чтобы не посеять вражды на поколения. К большому сожалению, те, за кого она заступилась, так и не оценили благородства моих родителей, а продолжали свои мелкие пакости еще долгие годы. Вспоминая пережитое в 1937 г., отец потом с горечью пошутит: “Так в Бежецкой тюрьме мною был пройден курс юридических наук, о котором я когда-то мечтал”. В райкоме ему предложат работу партийного секретаря, от которой он отказался. В конце 1939 г. ушел добровольцем на войну с белофинами. В лыжном батальоне он стал наводчиком пулемета “Максим”. Вдогонку райотдел НКВД шлет сообщение, что Петров - человек не слишком благонадежный, к тому же, скомпрометированный годичным заключением в тюрьме. Но об этом отец узнает уже после войны.

Возвратившись домой, отец работает в школе преподавателем истории и военруком. К этому времени ему было присвоено звание младшего политрука запаса. В школах была развернута подготовка так называемых юнармейцев. Военным играм предшествовала большая подготовка. “Мог ли знать я и участники игры, что менее чем через полгода загрохочут орудия, и мне придется снова надеть шинель, а мальчишкам в 1943-1944 г.г. стать солдатами”, - писал он в дальнейшем. В конце 1940 г. отец поступил на заочный курс Калининского педагогического института. “Хотел ли я стать педагогом? Пожалуй, нет, но я хотел заочно получить высшее образование, которое мне не удалось получить очно”. Летом 1941 г. он планировал сдать экзамены сразу за 2 курса. Но, отказавшись от брони, 27 июня 1941 г. ушел на фронт.

Вот основные вехи его военной биографии. Вначале – комиссар военно-санитарного поезда. 7 сентября под Вязьмой попал в окружение. Удалось спасти всех раненых. Участвовал в сражении под Москвой, где с ним в одном батальоне служила санинструктором Юлия Друнина – будущая поэтесса. Позже она подарит отцу свой сборник стихов с надписью “Полковому комиссару Евгению Петрову в память о фронтовой юности”. Именно она вытащила его, тяжелораненого, из-под обстрела. 7 ноября 1941 г. отец был участником парада войск на Красной площади, воевал на Смоленщине, участник Орловско-Курского сражения, освобождал Прибалтику, форсировал Неман, участвовал в штурме Кениксберга. Закончил войну в звании майора, но отказался от предложения остаться на военной службе и возвратился домой с 5-ю орденами и 4-мя медалями. За скупыми строками его военной биографии стоит тяжелейший ратный труд, о котором повествует его фронтовой дневник. Вернулся отец с фронта не только с наградами. Он вынес из этого пекла тяжелейшие ранения, и, как следствие этого, кучу болезней, один из диагнозов – истощение нервной системы.

С подорванным на войне здоровьем, вернувшись в Молдино, он снова взвалил на себя тяжелую председательскую ношу. В колхозе не хватало рабочих рук, техники. Угнанное в эвакуацию стадо надо было восстанавливать. Некоторые поля за годы войны заросли кустарником. В это тяжелое время он возвращается к своей прежней мечте, которую нарушил арест 1937 года – построить колхозную ГЭС. Этой безумной по тем временам мечтой сумел увлечь колхозников. Электростанция на Молдинке строилась методом народной стройки. На субботниках и воскресниках участвовал весь колхоз. После завершения строительства в домах колхозников загорелись электрические лампочки, заработал колхозный радиоузел, более сорока электромоторов облегчали труд людей. Это был первенец районной энергетики.

Чуть позже в колхозе будет открыт первый в области детсад (детясли работали еще со времен коммуны), войдет в строй общественная колхозная баня, на паях с соседним колхозом будет содержаться родильный дом, состоится открытие первой в области колхозной картинной галереи. За всем этим стоял огромный труд людей, руководимых моим отцом. Полновесный трудодень нашего колхоза привлекал многих: к нам издалека ехали люди с просьбой принять их в колхоз.

Но вскоре наступят хрущевские времена, нанесшие сельскому хозяйству невосполнимый ущерб. Сселение “неперспективных” деревень, укрупнение колхозов, распахивание клеверов, ликвидация МТС… Об этих экспериментах в сельском хозяйстве отец знал не понаслышке, он испытал их на своей шкуре. Не позволил распахать клевера, спрятал эти посевы и получил партийное взыскание, да еще в придачу кличку “травопольщик”. Но портрет Р. Вильямса в правлении колхоза он так и не снял. Вот как пишет об этом известный публицист Л.И. Иванов: “В очередной свой приезд слышу: Петров бунтует... Зазнался Петров! Своевольничает... Район не признает...” Оказывается, Петров категорически отказывается распахивать клевер, сохранил чистые пары в севообороте, не изгнал овес с полей, а урожаи в “Молдино” в два раза превышают среднерайонные”. Больших трудов стоило ему отказаться от утиной фермы, как убыточной. Л. Иванов об этом писал так: “Говорят, что Петров частенько держится за старое. Неверно это. Петров очень осторожен, но это другое дело. Ведь новинка, оправдавшая себя в одних конкретных условиях, может не дать ничего путного в других”. Здравый смысл и трезвый расчет – этим всегда старался руководствоваться в своей работе председатель “Молдино”. Он добился приема у Н.С. Хрущева и стал с цифрами и фактами доказывал несостоятельность укрупнения колхозов. Был грубо выруган им и отправлен “на выучку” к Т.Д. Лысенко, от встреч с которым вынес самые неприятные впечатления. Послужной список Петрова был таким, что, как он сам вспоминал: “Материал на меня собрали “разгромный”, речь шла об исключении из партии”. Отец вспоминал об этом периоде как о самом тяжелом отрезке своей председательской деятельности.

1963 год запомнился двумя главными событиями. В этом году отец был избран депутатом Верховного Совета РСФСР. В июне мои родители тяжело перенесли трагическую смерть старшего сына Юрия. Короткие Косыгинские реформы отец встретил с радостью, именно в это время колхозы вздохнули свободнее. В “Молдино” был введен хозрасчет, появилась большая заинтересованность колхозников в выполнении планов, снижения себестоимости продукции, подтягивалась дисциплина. К сожалению, постепенно все свелось опять к диктату сверху и ликвидации самостоятельности. Основной культурой в колхозе, которая всегда приносила немалый доход, был лен. Его выращиванию молдинцы всегда уделяли особое внимание. В 1978 г. молдинские льноводы, победив во Всесоюзном соцсоревновании, завоевали переходящее Красное знамя ЦК КПСС, Совета Министров СССР, получили денежную премию и автомобиль “Волга”.

Председателя всегда волновала проблема сельской молодежи. Ведь уже в послевоенные годы она сильно обострилась, нужно было заботиться о притоке свежих сил в колхоз. Потому в колхозе была создана футбольная команда, хор во вновь отстроенном Доме культуры, приобретены инструменты для духового оркестра... В традицию колхоза вошло каждый год учащихся школы, работавших летом в колхозе, премировали туристической поездкой в Москву и Ленинград. Е.А. Петров многое делал для популяризации сельского труда. Выступая в печати, с горечью говорил о том, что писатели и драматурги мало поэтизируют труд хлебороба, животновода, не воспевая своеобразной прелести сельской жизни. В колхоз “Молдино” ездили учиться другие руководители хозяйств. Петров в свою очередь учился у других. Он ездил за опытом работы не только по стране, но и в Эстонию, и в ГДР.

Было бы неправильно умолчать о колхозной демократии. Ветераны колхоза до сих пор помнят, какими бурными были тогда общие собрания колхоза, заседания правления. Председатель выносил на повестку дня разные вопросы, по которым хотел посоветоваться с колхозниками. Все решения принимались лишь после коллективных обсуждений. Никаких кулуарных решений не было. В колхозе был очень сильный подбор кадров среднего звена: бригадиры, заведующие фермами. Отец до конца жизни отзывался о них с большим уважением. Каждый год 25 января, по заведенной традиции, отмечалась очередная годовщина колхоза. Торжественно, под звуки духового оркестра, на сцену ДК выносились колхозные знамена, среди них и первое Знамя коммуны. В 1979 г. колхоз отметил свое 50-летие. К юбилею был открыт колхозный краеведческий музей, первую экскурсию в котором провел председатель.

Многие годы отца связывала дружба с писателем Л. Ивановым. Сначала совместная комсомольская юность, о чем Леонид Иванович пишет так: “А ведь я знавал Петрова раньше. Всякий раз, когда говорили о нем, у меня в памяти возникла фигура молодого статного парня с пышной шевелюрой и веселыми глазами. Молодежь души не чаяла в Жене Петрове. Шутка сказать: комсомолец во главе коммуны! Единственный случай на весь Тверской округ. На одном собрании мне довелось сидеть рядом с ним. Как же я гордился таким соседством!” Затем постепенно это знакомство переросло в дружбу двух людей зрелого возраста, занимающихся одним делом. Один писал о жизни деревни в газетных публикациях, другой занимался вопросами сельского хозяйства практически. Леонид Иванович принял горячее участие в судьбе отца и поддержал многие его смелые начинания. В те годы существовала практика, по которой на хозяйство, выполнившее все годовые планы, власти наваливали еще более трудные задания. По этой причине наш колхоз нес огромную нагрузку, которая тормозила его движение вперед. Вся натура отца бунтовала против такого подхода. Его выступлений на районных совещаниях руководство района ждало с опасением, поскольку, несомненный авторитет Петрова мог повлиять на мнение зала, да и “бунтарский дух” заразителен. “Я давно приметил, – писал Л. Иванов в 1974 году, - что Петрова, где бы он ни выступал, слушают внимательно, с интересом. “Это потому, - говорили мне, - что он всегда затрагивал самые больные проблемы. И не просто затрагивал, а всегда что-то предлагал для их решения”. Журналист “Огонька” Я. Фоменко (1962), слышавший выступление отца писал: “Принято считать, что о людях надо судить не по речам, а по делам. Но и речи бывают разные... Он говорил так, что я, посторонний, можно сказать, человек … вбирал в себя заряд бодрости”.

Что и говорить, отец был очень независимым, очень неудобным руководителем для власти. Сознание правоты делало его упорным в отстаивании истины: мог послать статью в газету “Правду”, вел переписку с вице-президентом Академии наук СССР Островитяновым, дискутируя с ним по вопросам сельского хозяйства; мог высказать руководителю любого ранга свое несогласие с его стилем и методами руководства. Всегда много читал публицистики по сельскому хозяйству, интересовался опытом передовых хозяйств. С огромным уважением говорил о своих коллегах, председателях передовых хозяйств. При всей своей огромной занятости находил время следить за новинками периодики, любил мемуарную литературу. Из поэзии выделял Некрасова и Есенина. Часто цитировал их наизусть. Иногда в председательский доклад добавлял некрасовские строчки о крестьянской доле.

В кругу его знакомых было много людей из числа творческой интеллигенции. Взаимный интерес, единомыслие по многим вопросам влекли их друг к другу. Долгие годы отец был знаком с писателем Борисом Полевым. Впервые Полевой приехал в Молдино в 1936 г. еще малоизвестным корреспондентом “Тверской правды”. В августе 1956 г. Полевой приехал в наш колхоз уже известным всей стране писателем. Все последующие годы отец состоял в переписке с ним, встречался с ним в Москве и Калинине. К 50-летию колхоза Б. Полевой (1979) в поздравлении отцу написал: “Вот, если бы все наше нечерноземье, исстари нещедрые Тверские земли, обрабатывались так, как молдинские поля, а колхозами руководили такие люди, как Вы!” Хорошо был знаком с писателем И. Васильевым. Читая его статьи, он всегда находил в них подтверждение многим своим мыслям.

“Какой-то он … Не очень обычный для нашего брата человек, – писал Л. Иванов (1974) об отце, – не таким мы привыкли видеть героя в романах, в кино, в очерках… Человек он простой? Да, простой. Доступный? К нему запросто заходят люди в кабинет, и домой. Запросто подходят на улице, в поле. Я знаком со многими Героями Социалистического труда, все это славные люди. Однако некоторые из них получили почетное звание за разовый подвиг. И тут нет беды, все правильно. Но почему Петров не Герой Труда?… Разве создать передовой колхоз – это не героизм? А ведь что греха таить: Петрову шли пока “награды” совсем иного порядка. Особенно доставалось ему за то, что многое “по-своему делает”.

Тяжелая проза председательских будней. Достаточно перелистать его председательские записные книжки. Они пестрят цифрами, выкладками, таблицами. Колхозная бухгалтерия в миниатюре! Во всем деловой дух повседневности. Несмотря на свой почтенный возраст, отец работал без отпусков, обладая при этом колоссальной работоспособностью. Но никогда никому не приходилось слышать от него жалоб на свою долю. Колхоз для него был любимым детищем, где все было очень дорого для него. Старожилы знают, как он заботился и берег парки, оставшиеся от господских усадеб, с интересом читал и изучал историю нашего края, знал и часто рассказывал о родословной многих местных жителей. При этом всех удивлял своей уникальной памятью. Полнейшее отсутствие меркантильности отличало его всегда. Так и прожил всю жизнь в обычном неблагоустроенном доме, не выделяясь среди равных членов колхоза, не злоупотребляя властью. Часто ходил по полям пешком. Гардероб его был более чем скромен.

Все чаще мне приходилось от него слышать грустное о своем поколении: “Мы уже возвращаемся с ярмарки” - имея в виду ярмарку жизни. Возраст, состояние здоровья его говорили о том, что пришла пора сдавать дела. Тогда и настал самый драматичный период в его жизни. Очень тяжело проходила его адаптация к жизни на пенсии.

Колхоз он оставил в марте 1986 г. в хорошем состоянии. К тому же, вскоре после его ухода началось долгожданное увеличение закупочных цен на сельхозпродукцию. В колхозы сразу пошли хорошие деньги. Отец радовался этому, но берегший каждую колхозную копейку, видел, что не всегда эти поступающие средства в колхоз рационально использовались. Многолетний опыт руководства и политическое чутье подсказывали ему, что скоро наступят тяжелые времена, а потому неплохо было бы попридержать кое-что на “черный день”. Но скоро он поймет, что его опыт, который дорогого стоит, не будет востребован. Ему косвенно дадут понять, что в его советах не нуждаются. Помню его фразу тогда: “Руководить, значит предвидеть”. И вскоре государство, действительно, “кинуло” колхозы, а выживать своим горбом могли хозяйства только при очень умелых руководителях, в которых был большой дефицит. Болезненно переносил отец известие об оставленном в поле на зиму льне, несжатом овсе, что было нетипично для молдинского колхоза. Глядя, как постепенно утрачиваются многие хорошие традиции колхоза, он один раз с тяжелым сердцем оборонил: “Мне бы сдать колхоз и тут же умереть”. Но судьба отпустила ему еще 14 долгих лет жизни.

Ему придется до конца испить всю горькую чашу периода огульного шельмования деятельности его поколения. Шла вакханалия перестройки, когда хорошим тоном стал считаться взахлеб очернительный, а крепкий руководитель – хозяйственник, не иначе как ретроград или консерватор.

С болью в сердце наблюдал он, как разваливается государство, рассыпаясь на удельные княжества, как многие общественные деятели, которым он верил, стали перевертышами. Вот уже и публицист Черниченко, до недавнего прошлого восхвалявший колхозы и снимавший в 1980-е годы в Молдине “Сельский час”, вдруг, как по мановению волшебной палочки, стал главным хулителем колхозов.

Однако отец, с присущей ему силой духа, держался. Как всегда, по многолетней привычке, по утрам он делал зарядку, обливался водой, зимой обтирался снегом. Много читал, приводил в порядок свои дневниковые записи, готовил их к публикации. Кладовая его воспоминаний хранила целые россыпи ярких впечатлений. Включился в общественную деятельность, став председателем колхозного совета ветеранов. В 1987 г. в качестве почетного гостя был приглашен на последний Всесоюзный Съезд колхозников. Там, сидя в Кремлевском дворце, он вспоминал II съезд колхозников, который проходил в 1935 году в гораздо более скромных условиях. Тогда он участвовал в выработке Устава сельхозартели. Между этими двумя событиями прошла целая эпоха, трудная история колхозного строительства. На этом последнем съезде его представили народному академику Терентию Мальцеву.

Насколько позволяли его душевные и физические силы отец до конца своей жизни пытался противостоять надвигающемуся хаосу в стране. Обладая ясностью того, что происходит, он выступал на партийных пленумах перед коммунистами, многие из которых пребывали в смятении: “Хватит сидеть в окопах? Пора выходить из них и подниматься в полный рост!” Писал в Москву перевертышу Горбачеву. Но, к сожалению, не был услышан… Другим, обновленным и бодрым, приезжал он со встреч с однополчанами. Среди них он находил своих единомышленников, там черпал свои силы. Фронтовое братство стоит многого. Постоянно состоял в переписке с ними, горевал о потерях друзей. Очень близко к сердцу воспринял известие о смерти Юлии Друниной. Самым большим унижением для себя, ветерана войны, считал раздачу гуманитарной помощи из Германии, ветеранские пайки, а потом и талоны, стойко переносил все тяготы и невзгоды обычного сельского пенсионера. Когда началась ваучеризация, он наотрез отказался получать свой “чубайс”, несмотря на многочисленные звонки и увещевания о том, что он портит всю картину. Остался непоколебим. Звонившим обычно было не понять, что это вовсе не стариковская причуда, а принципы жизни, по которым он жил, своеобразный протест. Он не желал участвовать в разграблении государства, в создание которого его поколение вложило столько усилий. Вот если б тогда поступили так все мы!

Как все земные люди, отец имел свои слабости, недостатки. Ошибался он и в людях. Переосмысливая жизнь на склоне лет, жалел ли он о чем? Жалел. Говорил, что сейчас поступил бы кое в чем не так, пересмотрел бы свое отношение к некоторым вопросам. Но, в отличие от многих руководителей, он мог быть самокритичным и публично признаться в этом. К 60-летию колхоза в газете “Путь Октября” он рассказал не только о достижениях колхоза за период своего руководства, но и просчетах. Хотя некоторые из них были совершены под силовым давлением властей. Но он видел свою вину в том, что не проявил упорство до конца. Подобная самокритика, согласитесь, завидное, редкое качество среди руководителей. Это Поступок! Он относился к той, ныне редкой породе людей, которых называют государственниками, остро чувствуя свою ответственность за государство. Основным своим принципам он не изменял никогда и до конца дней своих оставался сторонником идей социализма. Несмотря на пережитое в 1937 году, он не озлобился, не мстил Советской власти, государству. В его доме всегда висел портрет И.В. Сталина, человека, с именем которого поколение отца прошло войну. Записная книжка отца хранит строчки поэта С. Смирнова, бывшие определяющими для отца в его отношении к Сталину:

Да, в таких, буквально, людях-глыбах
До вершин вознесшихся не вдруг,
Надо не замалчивать ошибок,
Но и не зачеркивать заслуг.

К 90-летию отца “Тверская жизнь” поместила в 1999 году статью Т. Водичевой “Патриарх Молдино”, где журналистка пишет: “В раннем детстве он хотел стать морским офицером, мог стать учителем…, партийным работником, кадровым военным. А стал, - заключает она, - человеком, должность которого пишется с большой буквы – Председателем”. Как-то еще в 1970-е годы отец в “Калининской правде” писал: “Вороша в памяти пережитое, всегда думаю о том, как мне все-таки повезло – жить и работать в Молдино! Село наше, раскинувшееся по берегам живописного озера, имеет свою богатую историю, хранит много преданий о ратных и трудовых делах молдинцев во всех ремеслах…”

Последние годы жизни отца были очень тяжелыми. Подорванное здоровье, отсутствие цели в жизни, дефицит общения, в котором он очень нуждался, делали свое дело. Он угасал прямо на глазах. 9 мая 2000 года он уже не смог прийти на митинг к обелиску Победы, еще шли ему поздравительные телеграммы, а он был уже в коме. 11 мая 2000 года отца не стало. В момент его смерти начался ураганный ветер, который сорвал шифер с отцовской крыши, сломал большое дерево возле дома, погасло электричество… Природа как бы своеобразной метой пыталась обозначить грань между земным и вечным. Как будто беспокойный, мятежный дух его наконец-то вырвался из ослабленного болезнью тела на волю. Он ушел в мир иной без покаяния перед Богом, но просившем прощения в своем предсмертном письме у людей. Письмо к нам, детям, он заканчивал словами: “Живите честно и долго”. Он просил положить с собой в гроб свой партийный билет, поскольку никогда не был партбилетоносителем, а был настоящим коммунистом. Его гроб, выставленный для прощания в колхозном ДК, был накрыт знаменем коммуны, к которому у него всегда было трепетно-нежное отношение. На надгробье его могилы на Молдинском кладбище была сделана лаконичная надпись: “Он сделал все, что мог, для блага людей”.

Деятельность поколения моего отца ни в коем случае нельзя оценивать с позиции сегодняшнего времени. Это было бы неправильно. И уж, тем более, последующие поколения, допустившие развал страны, не могут выступать в роли судей их жизни. В записной книжке отца есть такие горьковские строки, обращенные к обывателю, всю жизнь занимавшему позицию стороннего наблюдателя:

А, вы на земле проживете, / Как черви слепые живут:

Ни сказок про вас не расскажут, / Ни песен про вас не споют.

Дай, Бог, каждому из нас прожить такую жизнь, которая была поистине подвижнической, избежать их ошибок. Ее величество История сама все расставит по местам и каждому воздаст по заслугам.

 

Литература

А) Опубликованная

1. Водичева Т. Патриарх Молдина // “Тверская жизнь”, 03.09.1999.

2. Иванов Л.И. Молдинские диалоги // Литературная Россия 28.01.1966.

3. Иванов Л.И. Край любимый (очерк). М., 1974.

4. Иванов Л.И. Опять в деревне / Дорогами России. М., 1983

5. Иванов Л.И. Где родился, там и пригодился// Дар Валдая. М., 1989 – 414 с.

6. Молдинские рассветы. Сталинские чтения в колхозе “Молдино” // “Калининская правда”, 21.09.1969.

7. Опыт историко-социологического изучения села Молдино. Калинин, 1968.

8. Петров Е.А. Быть земле хозяином (долг перед полем) // “Правда”, 24.08.1980.

9. Петров Е.А. Парки Молдино // “Путь Октября”, 30.05.1987.

10. Петров Е.А., Алексеева Н. Родом из коммуны. Документальная повесть. Тверь, 1992.

11. Ростков А. Колхоз Молдино. Калинин, 1964.

12. Фоменко Я. Заря над Молдино // “Огонек”, 1962, № 6.

Б) Рукописная

1. Петров Е.А. Личные дневники (архив Л.Е.Смирновой).
2. Полевой Б. Письмо Е.А.Петрову 16.01.1979 (архив Л.Е. Смирновой)