А.А.Моравов "Озеро Удомля"

А.А.Моравов

ОЗЕРО УДОМЛЯ

Небогата природа удомельского края - холмы, болота, пустоши с белеющими на них камнями, поля, кое-где перелески. Хороши озера большие и малые. Светлы летние ночи с криками коростелей в туманах приозерных низин. Неповторимо приятен, легок северный воздух с ароматом цветущих полей и лугов. В этом небольшом уголке северной природы жили и работали известные русские художники - И.И. Левитан, В.К. Бялыницкий-Бируля, Н.П. Богданов-Бельский, А.В. Моравов, С.Ю. Жуковский, А.С. Степанов, А.Е. Архипов, К.А. Коровин и другие. Озера Удомля, Песьво, Кезадра, Белоховское (Наволок - ред.), Островенское (Островно - ред.), Лосотынь привлекали художников своими красивыми берегами, то поросшими лесом, то с раскинувшимися на них живописными деревнями. Привлекала прекрасная охота и деревенский быт, который так часто изображали на своих картинах художники передвижники. В то время близ озер стояли усадьбы небогатых помещиков с запущенными одичавшими парками, буйными зарослями сирени вокруг ветхих построек, с уютными интерьерами. В одной из таких старых усадеб, расположенной на берегу озера Удомля, - Гарусово, - жил и работал мой отец, художник Александр Викторович Моравов.

До Революции Гарусово принадлежало оскудевшим дальним родственникам печально известного графа Аракчеева. Вероятно, первым художником, посетившим эту усадьбу в 1893 году, был Исаак Ильич Левитан. В то время хозяйкой Гарусово была Надежда Михайловна Аракчеева. Женщина едва грамотная, обладавшая добрым нравом и сердечным гостеприимством. Охромев смолоду, она лишь изредка выезжала на богомолье в уездный город Вышний Волочек, да в соседнюю церковь. Вместе с ней жила ее сестра Екатерина Михайловна Аракчеева, которая унаследовала от своего дальнего родича крутой и жестокий характер. Брат Надежды Михайловны, Михаил Михайлович, жил в отдельной избушке во дворе усадьбы. Неграмотный, он не нашел себе дела в жизни, а может быть никогда и не искал его. Было у него много рыболовных снастей, несколько лодок, и в рыбной ловле проводил он свой досуг. И.И. Левитан пользовался его услугами при своих поездках по озеру. Это его сети (других не могло быть в то время на собственной земле Аракчеевых) изобразил он на своей картине “На озере”. Позже у Надежды Михайловны жили художники В.К. Бяльшицкий-Бируля, Н.П. Богданов-Бельский, А.С. Степанов, А.В. Моравов.

Усадьба Аракчеевых в с.Гарусово (2000г).
Здесь творилась история русского искусства. Теперь здесь "мерзость запустения"... От благодарных "цивилизованных потомков" - "покорителей атома".

Гарусовский дом был уютный и теплый. С одной стороны к нему примыкал старый запущенный парк с огромными липами и елями, посаженными еще крепостными Аракчеевых, с другой, засаженный молодыми березами двор, переходящий в заросшие ольхою бескрайние холмистые пустоши, поля, низинные, сырые луга. Часть березового палисадника, росшего в то время в Гарусово, изображена на картине отца “Веревки” (Третьяковская галерея). Кроме господского дома в усадьбе было немало различного рода построек. Они видны на картине отца “Девушка у окна” (Пермская государственная художественная галерея), “Лето. Солнечный день” и “Под весенним солнышком” (Третьяковская галерея). Изображенная на картине “Лето. Солнечный день” небольшая избушка, называвшаяся “Шале”, находилась в гарусовском парке и была предназначена для гостей. В нем останавливались и жили приезжавшие в Гарусово художники. Другая избушка послужила И.И.Левитану, из окна ее или с крыльца, он писал “На озере”. Позже избушка эта, называвшаяся “Молочной”, была написана, в память о Левитане, художником любителем К.Н. Бахтиным, который периодически бывал в Гарусово в 1903-1920 годах.

Впервые мой отец приехал в Удомлю в 1902 году и с тех пор жизнь удомельских крестьян, ее ландшафты, часто были темой его картин. Он не любил город и никогда не упускал возможности хоть на несколько дней выбраться из него в деревню. Будучи преподавателем художественной школы при издательстве И.Д. Сытина, одну половину недели отец проводил в Москве, в школе, а другую на удомельских озерах, нисколько не тяготясь переездами. Вскоре после Революции, отец, вместе с семьею (женой и сыном) надолго покидает Москву и переселяется в Гарусово. Имение это к тому времени было уже реквизировано, земля Аракчеевой передана крестьянам окрестных деревень - Щеберино и Мошная Горка.

Отец оформил аренду большей части гарусовского дома и усадебного участка земли для огорода и сенокоса. Обосновавшись в Гарусове, он лишь изредка и на короткое время выезжал в Москву: Все работы по хозяйству и обработке земли мои родители веди сами. В домашних делах им помогала хромая от рождения женщина из деревни Заселище Прасковья Яковлевна Яковлева, которая жила в Гарусово. Такой трудовой образ жизни, когда отец с рассветом уходил косить траву, а мать чуть позже сушить сено иди работать в огороде, сближал с крестьянами окружающих деревень. Этому способствовала и работа отца по учету посевных площадей, в которой он вскоре после переезда в Гарусово, стал принимать деятельное участие. В то время он был в числе очень немногих грамотных людей в округе, которые твердо были на стороне Революции, естественно, его работа, направленная на становление и укрепление нового в деревне, была очень нужна народу. Именно это обстоятельство заставляло его в любую погоду, то пешком, то верхом на лошади, то в санях или на телеге пробираться в дальние деревни, то ехать на соседнюю с Удомлей станцию Максатиху, где он оформлял рабочий театр. Он рассказывал нам с матерью о том, как велико было в то время среди крестьян стремление больше узнать о том, что делается в стране. С его приходом или приездом в какую-нибудь дальнюю деревню, там стихийно собиралась сходка, т.е. собрание крестьян, на которой ему предлагалось рассказывать о происходящих событиях. Нередко к нам в Гарусово приезжали крестьяне из дальних деревень, чтобы в долгих беседах уяснить себе, что происходило тогда в мире. Вся эта деятельность в то переломное время, диктовалась выполнением гражданского долга, к чему отец всегда был очень строг, но, кроме того, она давала ему богатый жизненный материал для его картин, ибо делала участником изображаемой им жизни. Если он писал картину “Чтение газеты”, то ведь и сам он немало до того прочел их крестьянам, участвуя в деревенских сходках. Это было очень важно для него, он всегда придавал большое значение достоверности и исторической точности изображаемого события. Обладая мягким характером и большой терпимостью к людям, отец всегда оставался непреклонен, когда ему встречалась небрежность и легкомыслие в трактовке исторических фактов тем или иным художником. Он нередко повторял слова К.А. Тимирязева о том, что “Одна действительность была и будет предметом истинного, здорового искусства”. О том же он постоянно говорил учащейся молодежи в беседах у себя в мастерской или дома. Прежде чем начать работать над картиной, отец знакомился, когда это требовалось, с литературными источниками и архивными документами. В других случаях много наблюдал, находясь на месте действия, беседуя с людьми, а затем уже ждал погоду, освещение, что, пожалуй, он не всегда считал главным. Исключением из того была работа над пейзажем, которую отец очень любил. (К сожалению, его работы над пейзажем, в большинстве своем, разошлись по частным собраниям, хотя некоторые из них могли бы быть в музеях страны).

Много работал отец над образом Владимира Ильича Ленина, которого он часто рисовал, добиваясь максимального сходства и выразительности фигуры и лица. Эта работа очень увлекала его, после долгих часов рисования, он переходил к рассматриванию фотографий Владимира Ильича, сопоставляя их, подолгу всматриваясь, находя, очевидно, каждый раз что-то новое для себя.

Возвращаясь к гарусовскому периоду его работы, надо сказать о картине “Заседание Комитета бедноты”. Она написана в зале гарусовского дома. В то время часть дома была занята одним из учреждений советов (изображенный зал и еще одна комната) и в нем действительно происходили собрания, в которых отец и изображенный на картине в роли председателя собрания Михаил Иванович Рыжанов, постоянно участвовали. Рыжанов возглавлял тогда работу комитета бедноты. Выходец из бедной крестьянской семьи, он с детских лет познал тяжелую участь бедняка, работая за скудный кусок хлеба. Став взрослым, он помогал в работе жившим в Удомле художникам, больше всего В.К. Бялыницкому-Бируля, А.В. Моравову и Н.П. Богданову-Бельскому. Отец рассказывал, как он вдвоём с Михаилом Ивановичем пересекали озеро Кезадра, иногда настолько бурное, что они оба снимали сапоги на тот случай, если лодка перевернется и придется вплавь добираться до берега. Отец писал тогда картину “Рыбаки на озере” 1911г. (Картинная галерея в Риге).

После Революции Михаил Иванович Рыжанов, который был человеком большой энергии, ума и силы воли, стал одним из тех, кто с беззаветной преданностью боролся за полную победу Советской власти в деревне. Это было трудно и опасно. За его головою охотились многие из тех, кому не по душе была новая власть. Но и друзей, из беднейших слоев крестьянства, у него было много. Эти преданные друзья не раз отводили от него вражескую руку, вовремя предупреждая об опасности. Но он нередко пренебрегал такими предупреждениями и благодаря своей исключительной находчивости и смелости выходил невредимо из самых опасных положений. М.И.Рыжанов много сделал для победы Революции в деревне. Пусть картина “Заседание Комитета бедноты”, на которой он изображен с полным портретным сходством (картина находится в Музее Революции а Москве, повторение - в Калининской
областной картинной галерее), будет напоминать об одном из многих людей деревни, вынесших на своих плечах всю тяжесть первых лет Революции.

В Гарусово написаны две картины: “Волховстрой”, большой портрет Владимира Ильича Ленина, стоящего в своем кабинете в Кремле, а несколько позже “На призывном пункте” и “В волостном ЗАГСе”. Картина эта была написана в том же зале, что и “Заседание Комитета бедноты” (Третьяковская галерея).

Многие из относящихся к тому периоду картин написаны отцом в деревне Мощная Горка, расположенной недалеко от Гарусово. Эта деревня была очень живописна, и художники не раз там работали. На горе стояли большие и добротные дома зажиточных крестьян, под горою жила беднота. Большинство домов было старинной примитивной, но прочной постройки, никаких украшений, резьбы, наличников, белых оконных рам в то время на Горке не было. В огородах каждого дома росло много подсолнечника, его желтые головки красиво выделялись на фоне старых серебристых изб и синего неба. С довольно высокой горы открывались: широкие дали, озера, пустоши, поля, мелколесье. С крестьянами этой деревни у нас установились очень хорошие добрососедские отношения. Отец был постоянным советчиком в их делах и ходатаем в различных учреждениях. Мать часто лечила их. В войну 1914 года она работала в одном из московских лазаретов и имела медицинские навыки и опыт.

Многие крестьяне Мошной Горки в разное время являлись натурщиками отца. Первая картина, которую он написал близ этой деревни “На берегу озера”. На ней изображен горский старик Михаил Александрович (фамилии крестьян в то время, как правило, совпадали с отчеством) чинящий на берегу озера Лосотынь свои сети. Позже он написал там картины “Будущий кавалерист” (1914 г., Третьяковская галерея), “Чтение газеты” (1922 г.), “Красноармеец в деревне” (1921 г.)

Кроме нашей семьи, в Гарусово в то время жил художник Василий Васильевич Рождественский. В своих “Записках художника” он подробно рассказывает о своем житье на Удомле и об участии в работе художественной школы в “Чайке”, которая была организована В.К. Бялыницким-Бируля, Н.П. Богдановым-Бельским и отцом. Теперь в этой школе сочли бы за высокую честь учиться студенты любого художественного ВУЗа страны, ведь в числе ее преподавателей были такие прославленные мастера живописи, как А.Е. Архипов и К.А. Коровин. Вероятно, и сейчас еще где-то в удомельских деревнях есть шкафы и полки, изготовленные в столярной мастерской училища и расписанные орнаментами в виде диковинных птиц и цветов. (Орнаменты выполнялись масляной краской).

Последние довоенные годы (1930-1940), каждое лето, отец жил в деревне Акулово, снимая там полдома у местного жителя Филиппа Евсеевича Евсеева, которого он знал еще до Революции. Семья Евсеевых относилась к отцу и его семье с сердечной заботливостью, делая все возможное для его успешной работы, а жители Акулово нередко бывали для отца натурщиками. В этот период написаны картины “Подъем льна в колхозе” (1929), “Подсчет трудодней” (1936), обе они находятся в Калининской областной картинной галерее, а так же “Колхоз Акулово” (1935), “Тихий вечер” (1936), “Начало осени” (1938) (собрание А.А. Моравова). Картина “Отъезд призывника из колхоза” (1935) написана в доме Евсеева, на половине хозяев. На ней, в числе других, изображена жена Ф.Е.Евсеева, Анна Николаевна и их дочь Мария Филипповна.

Дача "Чайка" (2001г) - долгий век, трудная, но счастливая судьба. Что впереди?

Большая часть жизни и творчества замечательного пейзажиста - лирика, Витольда Каэтановича Бялыницкого-Бируля прошла на берегах удомельских озер, куда он впервые приехал в 1901 году. Сначала он жил в Воронихе, а потом и в других усадьбах. Десятилетия спустя он построил на высоком берегу озера Удомля, в километре от Гарусово, свою “Чайку”. Трудно перечислить все то, что написал за свою долгую жизнь Витольд Каэтанович, он умел много работать. Его привлекали переходные состояния природы, - весна, осень и в меньшей мере зима. Живописное мастерство, которым он в совершенстве владел, служило ему средством превосходной передачи того иди иного состояния природы, передачи не протокольной, но всегда удивительно художественной и точной. Будучи разносторонне талантливым человеком, он умел выражать словами свои переживания и думы, которые возникали у него, когда он “слушал тишину” (любимое выражение В.К.) осенних полей или бродил лунной ночью по берегу озера, так же художественно, как и кистью. Сидя зимними вечерами в “Чайке” у камина, он любил вспоминать и рассказывать, а, рассказывая, увлекался и снова переживал былое. (В этих зимних вечерах в “Чайке” в конце 20-х принимал участие И.Э.Грабарь). Даже очень искушённые люди говорили, что они забывали о времени, вообще обо всем, слушая Витольда Каэтановича. В последние годы жизни он часто вспоминал старину. Особенно памятен мне его рассказ об охоте на Белоховском озере (оз. Наволок). На дне этого мелкого озера лежали старые пни, и было много случаев, когда лодки тонули на нем из-за того, что лодка натыкалась на них и перевертывалась. В давние времена своих охотничьих странствий, Витольд Каэтанович не раз бывал на пустынных его островах. На одном из них жил одинокий, ушедший от мира, старик. Иногда, когда разыгрывалась непогода и продолжать плыть было нельзя, Витольд Каэтанович ночевал у этого старика-отшельника. Однажды, в ветреную осеннюю ночь, он бродил по острову, любуясь игрой света и теней от быстро несущихся по небу и заслонявших луну облаков. Озеро волновалось и шумело, а на его поверхности на мгновения появлялись гонимые волнами старые пни. Они таинственно блестели в свете луны. Рассказывал он об этом образно и красиво, заставляя слушателей переживать вместе с ним те далекие, но яркие впечатления. Много хранила его память хорошего.

Иногда собирались у нас в Гарусово. Отец купил в бывшем имении Островно старинный рояль, некогда принадлежавший помещикам Ушаковым. Моя мать в те годы много играла. Любимым композитором Витольда Каэтановича был Фредерик Шопен. Было что-то общее между ними. Мать тоже любила этого композитора и часто играла его вещи. Долгие годы спустя, уже больной, Витольд Каэтанович вспоминал, какое наслаждение доставляла ему игра матери, когда он, сидя на террасе гарусовского дома, любовался простиравшейся по озеру лунной дорожкой.

Любовь к природе связывалась у Витольда Каэтановича с любовью к охоте. Охотой он увлекался, но совсем иначе, чем большинство современных охотников, видящих в ней лишь спортивную забаву. В охоте всегда проявлялось его чуткое понимание природы. Он точно знал, где в то или иное время года или дня, при той или иной погоде, находится дичь. Вероятно, в этом он никогда не ошибался и, когда другие охотники возвращались домой даже не повидав дичи, ягдташ его был всегда полон. Его друзья и знакомые, которых всегда много бывало в “Чайке”, вскакивали с мест при его появлении и считали пустые ружейные гильзы и дичь, - счет совпадал. Вспоминая и рассказывая об охоте, он всегда говорил о природе, о ее состоянии, а сам процесс охоты и ее трофеи отступали на второй план. Среди удомельских крестьян долго ходили легенды об исключительной меткости его стрельбы. Рассказывали, что, охотясь на болотах, он поручал нести ружье спутнику и всегда успевал, когда поднималась дичь, схватить его и сделать меткий выстрел.

Все знавшие Витольда Каэтановича искренне любили его. Любили местные крестьяне, любили и люди искусства. Это был в самом глубоком и точном смысле обаятельный человек. Его сердечное отношение к людям, его гостеприимство и доброту, наверное, и сейчас еще помнят на Удомле. Нередко за его столом в “Чайке” собирались художники, артисты, музыканты и местные жители: крестьяне, рыбаки, охотники. И здесь проявлялся совершенно исключительный дар Витольда Каэтановича сделать так, чтобы всем было легко и приятно. Не отпускал он никого из своих гостей, чтобы не напоить чаем, пусть, за неимением лучшего, с черными сухарями, но и они, предложенные им с трогательной сердечностью, казались вкуснее многих яств. Не было, наверное, случая, чтобы он не послал что-нибудь детям своих деревенских друзей, а ведь в двадцатые годы и кусок сахара был большой радостью для ребятишек. Часто Витольд Каэтанович ссыпал из вазочки в карман какого-нибудь крестьянина оставшиеся от чая конфеты или сахар. Эта его доброта была так неподдельно искренна и сердечна, что глубоко трогала людей.

Витольд Каэтанович был очень эмоциональным человеком. Он многим увлекался в жизни. Но никогда, насколько мне известно, он не был под чьим бы то ни было влиянием. Да и трудно было предположить такое влияние на человека умного, чуткого, способного видеть зорче и проницательнее других. Я не знал его первую жену Ольгу Ивановну (урожденную Сувирову), хорошо помню вторую, рано умершую его жену Нину Александровну. Она не имела отношения к искусству, но хорошо относилась к нему и была наделена какой-то ласковой и доброй красотой, не столько внешней, сколько внутренней. Дочь его от первого брака - Любовь Витольдовна, которую он всю жизнь горячо любил, и о которой всегда нежно заботился, была также радушна, гостеприимна и добра, как и сам Витольд Каэтанович. Она была совершенно чужда какого бы то ни было подобия мелочности, в этом особом благородстве она была вполне дочерью своего отца. Любовь Витольдовна погибла трагически, она утонула в удомельском озере близ “Чайки”. Это был для Витольда Каэтановича последний и самый тяжелый удар судьбы. Его крепкое до того здоровье, пошатнулось и стало ухудшаться. Он лишился возможности ходить на этюды и охотиться. Но пока он был жив, ничто не могло оторвать его от любимого искусства. Последние свои вещи он писал, будучи уже тяжело больным, но и они были столь же светлыми радостными, как сама весна, которую он продолжал горячо любить.

Витольду Каэтановичу довелось прожить большую, хорошую и содержательную жизнь. Он любил ее, часто наслаждался ею, и пережил много, много счастливых минут. Он дал людям счастье взглянуть на природу его глазами и увидеть в ней то сокровенное, что глубоко волнует, заставляя людей сильнее и крепче любить свою Родину.

После одной из своих выставок Витольд Каэтанович получил много писем, его благодарили за то, что увидели на его картинах весну и эта весна была так хороша, что из-за нее стоило жить. Только подлинное и очень большое искусство, доступное крупнейшему мастеру и человеку большой души может так глубоко трогать и волновать людей. Это счастливое искусство доступно немногим избранникам судьбы. Таким избранником был Витольд Каэтанович. Как очень дорогое воспоминание о нем остались у меня его письма, полные любви и тепла, которые так нечасто бывают среди людей. Некоторые из них, содержащие описания жизни художников на Удомле я привожу в конце этой рукописи.

Абрам Ефимович Архипов в начале 20-х годов жил во вместительном двухэтажном флигеле усадьбы “Роща”. Усадьба эта была построена земским врачом Федором Васильевичем Якубовичем на земле, полученной в приданное его женой Натальей Михайловной, урожденной Аракчеевой. Она находится в полуверсте от Гарусово. Абрам Ефимович был невысокого роста, широкоплечий, крепкого сложения. Он купался в Удомельском озере почти до осеннего праздника Покрова. Постоянным местом его купания был берег между “Рощей” и Гарусово. Это место долго еще потом называлось архиповским пляжем. Живя в “Роще” он преподавал в художественной школе, организованной в “Чайке”. Отец и мать, которая тоже принимала участие в работе школы, с большой теплотой вспоминали о том, как Абрам Ефимович, подойдя к ученику, говорил: “Хорошо, хорошо, только вот здесь поправьте и тут тоже, а знаете что, возьмите-ка чистый лист бумаги и начните сначала”.

Абрам Ефимович, часто бывая у моих родителей в Гарусово, подолгу засиживался за чайным столом, хотя, следуя старинному русскому обычаю, когда он не хотел больше чая, ставил свою чашку на блюдечко вверх дном. Затем отец и мать шли провожать Абрама Ефимовича и, так как это было недалеко, то провожали до дома. Его несложным хозяйством ведала Вера Матвеевна Клушина. Она была для него тем, чем бывает в семье добрая, старая няня. Она постоянно заботилась о нем, берегла его, как могла, стараясь в скудное время удомельского житья получше устроить его быт. Оставалась она, в то же время, всегда скромной и незаметной.

После отъезда Архипова, в “Роще” жил некоторое время художник Александр Дмитриевич Корин. Между Гарусово и “Рощей” протекал неширокий ручей, в том месте, где он течет между двумя невысокими обрывами, кем-то был устроен сруб над выбивающимся из-под земли родником. Вода была кристально чистая и холодная. Корин установил у самого сруба невысокий четырехгранный столб, на нем была двухскатная крыша, сверху крест, а на столбе была написанная им иконка. Это место, окруженное старыми исполинскими елями, было тихим, уединенным и поэтичным. Жаль, что все это в прошлом, теперь там ничего не осталось.

Николай Петрович Богданов-Бельский в 1920-21 года тоже не раз бывал у нас в Гарусово. Он имел обыкновение охотиться в пустошах, расположенных между Островно, где он в то время жил, и Гарусово. Там, близ довольно редких полей, во множестве водились куропатки, а в перелесках из березы и ели бывали тетерева. Приходил он обычно под вечер, всегда бодрый, настроенный как-то празднично, не отказывался от ужина, за которым велись долгие разговоры об охоте, местных новостях, о творческих планах. Незаметно наступала ночь, его уговаривали подождать идти домой, пока не взойдет луна. Отец и мать провожали его, уходя далеко в пустоши.

В Островно Николай Петрович написал картину “Новые хозяева” (1913г.). На ней изображен тот же островенский зал, что и на картине отца “Старый зал”. Вероятно, немало и других его картин написано в ближайших к Островно и Гарусово местах, он тогда много работал. В гарусовском доме он написал картину “Подношение”.

Людям молодым, знающим то время только по книгам, может показаться нарочитость в изображаемых Николаем Петровичем длинных деревенских рубахах, в больших, как бы выставленных на показ, заплатах. Но ничего нарочитого в этом не было, скорее фотографическая точность. Удомельские крестьяне в то время носили домотканые из овечьей шерсти и льна одежды и лапти из бересты. Так называемой городской одежды тогда в деревнях почти нельзя было встретить. Деревенские ребятишки, которых часто писал Николай Петрович, не знали маек и другой обычной дня нашего времени одежды детей. Холщовые, крашенные добытой на месте
краской, длинные штаны, рубаха тоже из холста (точи) с длинными рукавами и навыпуск без пояса. Старенькая выгоревшая фуражка, вот и все, что полагалось на лето. Зимой тоже холщовые штаны, онучи, лапти, какой-нибудь ветхий, состоящий больше из заплат, овчинный пиджачок, меховая шапка из шкуры убитого зимой зайца. Все это было ветхое, много раз чиненное, рваное, разноцветное. За короткий исторический срок мы неизмеримо далеко ушли от времен бедности и нищеты. Поэтому многие картины Богданова-Бельского приобретают теперь особое значение.

Жена Николая Петровича, Наталья Антоновна, была родом с Украины. Она превосходно знала украинскую кухню, была хорошей аккуратной хозяйкой, но плохо понимала своего мужа художника. Она уговорила его покинуть Родину. Но Николай Петрович надеялся скоро вернуться обратно, он уехал из Островно налегке, оставив большую часть своих вещей и картины на хранение местным жителя.

Константин Алексеевич Коровин в начале 20-х годов жил в Островно с женою и сыном. Будучи человеком очень живым, экспансивным, он не оставался в стороне от новой жизни. Несмотря на 5 километров трудной лесной дороги, отделяющей Островно от “Чайки”, он охотно принял участие в работе созданной там художественной школы.

Несколько раз Константин Алексеевич бывал у моих родителей в Гарусово, молодо и пылко восторгался частушками революционного времени, тут же писал дам в белых платьях, сидящих на террасе за чайным столом, на котором стояла хрустальная ваза, наполненная янтарным медом.

Я не видел художника А.С. Степанова. По рассказам моего отца и В.К. Бялыницкого-Бируля, он на редкость полно воплощал в себе лучшие черты истинно русского человека, - чуткую любовь и понимание природы, душевный, задумчиво добрый характер. Из его картин, написанных в Гарусово, запомнились “Лошади у освещенного окна”, где изображен подъезд гарусовского дома, за которым чуть вырисовывается сарай, простоявший там до тридцатых годов. На последней его выставке было несколько превосходных небольших картин и этюдов, написанных в Гарусово. Вероятно, ему хорошо там работалось.

О С.Ю. Жуковском рассказывали, как о страстном охотнике, пылком человеке, во все вкладывавшем великую страсть и горение. К удомельскому периоду его работы относится картина “Осенний вечер”, на которой изображен угол дома усадьбы Сигово, принадлежавшей Колокольцевым (вещь была в Третьяковской галерее). Тот же дом, но написанный с другой стороны, изображен на картине “Тоскливая нотка”.

Много лет прошло с тех пор, когда на Удомле жил и работал Исаак Ильич Левитан. Давно уже нет в живых знавших его людей. Островно, в котором жил И.И.Левитан, принадлежало тогда сестрам Софье и Варваре Владимировне и их брату Николаю Владимировичу Ушаковым. (В последние годы своей жизни Николай Владимирович часто бывал у моих родителей в Гарусове. Высокий, с длинными седыми усами, в серой поддевке, он на вопрос: “Как поживаете?” - неизменно отвечал: “Вашими молитвами”. Совсем как Чеховский герой из рассказа “Дом с мезонином”, написанного по удомельским мотивам). Старинный деревянный дом, похожий на сарай, терраса в сторону озера, заросший старый парк, много сирени. Недалеко от Островно написана И.И. Левиганом картина “Осень вблизи дремучего бора”. Как рассказывал Николай Владимирович Ушаков, место, где написана эта картина, находится на старой, теперь заросшей прямой дороге из Островно в Сигово, на расстоянии нескольких сот метров от островенского дома. Раньше оно называлось “Матреночкин хутор”. Там действительно до 1927 года стоял хутор и в нем жила одинокая, тогда уже старая женщина, по имени Матрена. Старый лес давно уже не существует, березки же, растущие на болоте, видимо, погибали не вырастая, а на их месте появлялись новые.

Довольно распространенная версия о том, что И.И.Левитан писал “Над вечным покоем” на острове близь “Чайки” нуждается в уточнении. Присутствовавшая при создании этой картины С.П.Кувшинникова писала в своих воспоминаниях: “Над вечным покоем” Левитан написал уже позже, в лето, проведенное под Вышним Волочком близ озера Удомли. Местность и вообще весь мотив целиком были взяты с натуры во время одной из наших поездок верхом. Только церковь была в натуре другая, не красивая, и Левитан заменил ее уютной церквушкой из Плеса”. В то время, когда Левитан жил на Удомле, на возвышенности, находящейся на берегу удомельского озера, между деревней Акулово и Троицей, против Лубенькино, стояла старая деревянная церковь и при ней было заросшее березами кладбище. В начале девятисотых годов, когда была построена новая церковь Николы на Стану, деревянная церковь была разобрана и перевезена на другой берег озера в деревню Ряд. Там она простояла еще некоторое время, потом сгорела, во время большого пожара, уничтожившего значительную часть деревни. Последние кресты и могильные холмы исчезли с кладбища в тридцатые годы. Ранее этого времени, близ кладбища появилась новая небольшая деревня - Третий Стан, домов 8-10. Она теперь тоже не существует. Последние дома были увезены в конце 30-х годов. Во время жизни И.И.Левитана на Удомле это была единственная деревянная церковь на удомельском берегу. На острове же никакой церкви в то время не было. Обо всем этом мне рассказала старейшая жительница деревни Акулово Прасковья Ивановна Архипова, ее родители были похоронены на том кладбище, и она очень почитала его и деревянную церковь.

Судьба Островно сложилась печально. В Революцию сестры Ушаковы умерли, Николай Владимирович остался один. Он переселился в маленькую избушку, стоявшую через дорогу от дома, был почтмейстером, вскоре лишился этого места и тоже умер. В островенский дом переселились из своего родового имения помещики Зворыкины. Однако они недолго там прожили, и Островно опустело. Дом обветшал и был разобран в конце 20-х годов. Усадьба Турчаниновых “Горка”, где тоже жил и работал И.И. Левитан, была в девятисотые годы продана хозяевами содержателю ресторана при Большой московской гостинице А.А. Маркову. Вскоре после этого
она сгорела. Место, где стоял дом, теперь заросло тополями.

Многое изменилось на удомельских озерах за последние десятилетия. В 20-е года еще росли кое-где светлые березовые рощи и темные старые ельники, больше было цветущих лугов, полноводнее озера и реки. На лесистых островах удомельского озера было много грибов, земляники, малины, черной смородины, на них гнездились дикие утки и другие птицы.

Последний раз мне довелось побывать на озере Удомля лет десять назад. Вечерело, когда я, уезжая из Удомли, сел в вагон, направлявшегося в Бологое поезда. Вначале путь проходил берегом озера, потом, постепенно, березы все больше и больше стали его закрывать, надвинулись поля, холмы, перелески. И вот в последний раз показалась среди деревьев синеющая водная гладь, последний раз сверкнула освещенная лучами заходящего солнца далёкая церковь Троицы и скрылись знакомые с детства места.

1970-1971 год.