Михаил Александрович Новоселов родился в 1864 году в селе Бабье на реке Тверце Вышневолоцкого уезда Тверской губернии (сегодня Спировский район Тверской области).

Дед, Григорий Алексеевич Новоселов, был священником в церкви Петра и Павла села Заборовье Вышневолоцкого уезда. Отец - Александр Григорьевич окончил Санкт-Петербургский университет и стал педагогом. Дед со стороны матери Капитолины Михайловны - Михаил Васильевич Зашигранский также был священником в Вышневолоцком уезде. (Вышневолоцкий краевед В.И.Никитин считает, что фамилия “Зашигранский” произошла от названия речки Шегра, которая впадает в Тверцу ниже с.Выдропужска).

Будучи директором тульской гимназии, Александр Григорьевич Новоселов тесно общался с писателем Львом Николаевичем Толстым, который высоко ценил  педагогический талант Новоселова. В гимназии учились сыновья писателя Илья и Лев, а Сергей сдавал экзамены экстерном. Возможно, что и Михаил был знаком с писателем с детства.

Под руководством отца Михаил получил прекрасное образование. Он окончил с золотой медалью 4-ую московскую гимназию, где директором был его отец, и историко-филологический факультет Московского университета в1886 году. Являясь выходцем из семей провинциальных священнослужителей, Новоселов с детства усвоил всю систему православного мировоззрения и, как следует из всей его последующей жизни, вопрос религиозный, то есть отношения человека и Бога, был для него в жизни главным.

Ему вторил известный всей России о.Иоанн Кронштадтский (1829-1908), с которым Михаил Новселов сойдется близко после возвращение в Православие: “Господи, спаси народ русский, Церковь Православную в России, - погибают: всюду разврат, всюду неверие, богохульство, безначалие!”

В это сложной духовной атмосфере после пережитого личного духовного кризиса в конце 1870-х годов Толстой выступил с религиозно-этическим учением, которое было изложено в многочисленных философско-публицистических произведениях. “В своем учении Толстой подверг критике догматическое богословие, сделал свой сводный перевод четырех Евангелий и развил собственное понимание христианства, согласно которому евангельское учение является наиболее полным выражением простых нравственных истин, составляющих ядро, всех мировых религий”. На взгляды Толстого сильное влияние оказал буддизм. “В первый период своей проповеднической деятельности (до 1890-х годов) Толстой видел путь к Спасению в опрощении, сближении с природой, в физическом труде. Такой жизнью живут русские крестьяне”. (Русская философия. 1995, с. 508-510).

Как оправдание своей антицерковной позиции, в своей работе “Так что же нам делать” Толстой приводит старообрядческую пословицу: “Были попы золотые и чаши деревянные; стали чаши золотые – попы деревянные”.

Новоселов видел в Толстом, и это важно отметить, чтобы понять эволюцию его взглядов, нового апостола именно христианского учения.   

В течение пятнадцати лет между Толстым и Новоселовым шла регулярная переписка, фамилия последнего часто встречается в дневниках писателя. В полное собрание сочинений Л.Н.Толстого вошло семь писем Новоселову. Семнадцать писем Новоселова Толстому с 1886 по 1901 год опубликованы в историческом альманахе “Минувшее” в 1994 году.

Железнодорожная станция Еваново находилась в 15 км на восток от станции Троица, в 75 км от станции Бологое. В 1870-х годах Еваново была отнесена к Поддубской волости Вышневолоцкого уезда. В 1904 году станция Троица была переименована в Удомлю, а Еваново - в Еремково по названию сельца Еремково, которое находилось на озере Прудно.

Михаил Новоселов вместе с матерью жил в 1886 году в имении своего деда Михаила Васильевича Зашигранского в селе Поддубье, в семи километрах на юг от Еваново. Дед был “священником на покое”. Село находилось на северном конце озера Молдино, в нем стоял каменный храм Покрова Пресвятой Богородицы постройки 1791 года. У Поддубья дорога, свернувшая с Бежецкого тракта в Лугинино, разделялась на Котлованский и Весьегонские тракты. 

В этот период в жизни Новоселов хочет получить профессию врача и иметь возможность оказывать людям практическую пользу, но против этого возражает отец. Тогда он решает поступить преподавателем в учительскую семинарию в Торжке и, ожидая в ней место, проводит время в деревне. Из письма Толстому от 9 октября 1886 года мы узнаем о подробностях быта Новоселова в Поддубье:

“В деревне я занимаюсь так. Готовлюсь к своей будущей педагогической деятельности, прочитывая и обдумывая то, что придется внедрять в молодые умы мне, как учителю русского языка и истории. Особенно много вопросов ставит преподавание истории. Как сделать преподавание этого предмета целесообразным? Больше всего, конечно, хотелось бы внести в преподавание истории моральную точку зрения… Пока мне представляется дело так: выдвигать вперед лица с той стороны, которую обычно игнорируют “ученые” историки, увлекаясь своими построениями. Мне хотелось бы, чтобы прошлая жизнь человечества дала юношам понятие о людях и их поступках со стороны их приближения или удаления от учения Христова…

К занятиям в школе и дома присоединяются работы в поле и в огороде. В деревне я с 5-го Сентября. В это время я пахал, копал картофель, рубил капусту, ворошил масло, возил дрова, - все это, конечно, не в таких размерах, какие желательны. Но... надеюсь, в этом году усвою в деревне все, что необходимо. Не буду говорить, как невыразимо приятно то более тесное общение с народом, в которое становишься благодаря общей работе; не буду говорить об этом, потому что иначе не кончил бы беседы с Вами, которая и без того затянулась. Простите мою докучливость!

Пока прощайте, мой дорогой Лев Николаевич! Поправляйтесь скорее и помогайте нам выбраться из мрака.

Позвольте поцеловать Вас, мой родной, и обнять крепко-крепко.

Любящий Вас и вечно Вам благодарный М.Новоселов” (Письма, 1994, с. 382-386).

В письме из Москвы от 1 марта 1887 года в обращении к графу Новоселов пишет: “Но я не могу молчать, не хочу молчать и не должен молчать, потому что бесконечно люблю Вас…” (Письма, 1994, с. 391). Писатель запомнил хлесткую новоселовскую фразу и в последствии использовал ее для оглавления своей известной публицистической работы “Не могу молчать!” (1908). В этом письме Новоселов как раз и подчеркивает, что видит в Толстом прежде всего “человека-христианина”: “Дорогой наш! Сделайте еще усилие и станьте одним из тех учеников Христа, которые первые разнесли по миру Христово учение!.. Зачем пользуетесь… деньгами… Зачем блеск и роскошь обстановки…” (Письма, 1994, с. 391-393). На это и подобные письма Толстой отвечает с признанием правоты ученика в мартовском письме 1887 года: “Благодарю вас за письмо; оно заставило еще думать… и было мне полезно, как всегда правда и искренность. Любящий вас Лев Толстой” (Толстой, 1958, т.64, с. 30).

Из письма Толстому от 10-го августа 1887 года мы снова узнаем о пребывании Новоселова в Поддубье: “Дорогой Лев Николаевич! Занимаюсь в свободное время перепиской Евангелия (вариант Толстого: “Соединение и перевод четырех Евангелий” (1880-1881) – Д.П.)… Я то и дело отрываюсь от переписки, бегу к деду и с криком “слушай, слушай” начинаю читать поразившие меня места… Мой адрес до 17-го Августа: по Рыбинско-Бологовской ж.д. на станцию Еваново”. (Письма, 1994, с. 398-400).

На это письмо также сохранился ответ Толстого (Толстой, 1958, т.64, с.62).

Погруженный в идеи учителя, юноша решает на практике осуществить их – жить на земле трудом своих рук. Осенью 1887 года Новоселов пишет очередное письмо Толстому, в котором посвящает писателя в свои планы по созданию земледельческой общины: “Все лето провел в Тверской губернии, в деревне: пахал, косил, жал, ригу садил, а дома занимался, главным образом, перепиской и проверкой Евангелия, изданием Николая Палкина (статья Толстого – Д.П.).

В деревне, конечно, будем обходиться исключительно своими силами; затрудняет лишь отсутствие женского элемента, который можно, правда, заменить во многих работах самим, но далеко не во всех. Впрочем, авось не пропадем сначала, а там найдем и работниц, может быть, даже и до переселения в деревню в этом году!

Дальше (т.е. помимо общего земледельческого труда) картина рисуется такая: школы в обыкновенном смысле открывать не будем, а будем принимать к себе детей или очень бедных родителей, которым не под силу их кормить, или бесприютных и безродных сирот, с тем чтобы они поступали к нам, как бы в семью, и жили общей с нами жизнью. Это сделает нас свободнее и в деле обучения, не говоря об остальных удобствах.

Затем о врачебной помощи. Будут, конечно, лишь приходящие больные, хотя, если окажется возможность содержать 2-3 больных, то это не преминем сделать. Но, кроме этого, по зимам,   и когда особенно важных работ не будет, и когда часть лиц может с ними управиться, хотелось бы совершать обходы окрестных (верст на 50) селений — медику вместе с другим лицом, могущим помогать в трудных случаях…

В “Исповедной книге прихода села Перхово Тверской губернии Вышневолоцкого уезда 1880-1890гг.” за 1889 год в разделе “Дворяне” перечислены фамилии шести человек: “Села Перхова Софья Летюхина 45 лет и дочь ея Надежда 15 лет. Обе на исповеди не были. Сельца Нескучного Аркадий Летюхин 45 лет. Сельца Петровского Мария Летюхина 58 лет. Оба на исповеди были. Петр Михайлович Летюхин 33 лет. На исповеди не был. Мызы (хутор – Д.П.) Дугина Михаил Новоселов 25 лет. На исповеди не был”.

Что касается меня лично (хотя едва ли можно говорить так, ибо все мы, по-видимому, становимся “одним”), то государственная машина, в которую я попал с Ник[олаем] Палк[иным], вертится не ослабевая. Начиная урядником, продолжая старшиной и попом, и кончая губернатором — все это атакует меня (след[овательно] и нас). На днях пришла бумага из консистории, предписывающая [местному попу?] вернуть меня в лоно православной церкви. Что будет дальше, не знаем. Ждем и надеемся. Простите, что так намазано: сейчас молотим, и спешу опять на гумно.

Все наши шлют вам сердечный привет, а Володя и я целуем вас горячо. Черкните словечко, мой дорогой! Через 2-3 дня кончатся спешные работы и я буду писать вам и больше, и, надеюсь, толковее. Любящий вас М.Новоселов. Мой адрес: Рыбинско-Бологовская ж.д., станция Еваново,   Новоселову” (Письма, 1994,  с. 406-407). 

О первом составе общинников известно следующее (…):

Рахманов Владимир Васильевич (1865-1918) – студент-медик Московского университета (окончил в 1889), знакомый и последователь Толстого.

Гастев Петр Николаевич (1866-?) – впоследствии ушел пешком на Кавказ, где работал в различных земледельческих общинах.

Черняева Мария Владимировна (р. 1860-е), окончила высшие женские курсы Герье в Москве; в 1892 году работала с Толстым “на голоде”.      

Павлова Варвара Павловна (ум. 1902), окончила высшие женские курсы Герье в Москве, работала учительницей.

В составе общины периодически происходят изменения. Кто-то, разочаровавшись в идее или устав уезжает, на их место приезжают новые. В начале 1890-х в состав общины будут также входить:

Ругин Иван Дмитриевич (1866-?), подпоручик, окончил Морское техническое училище в Кронштадте.

Козлов Федор Александрович (1865?-1918) в конце 1880-х оставил университет, в 1892 году работал с Толстым в Рязанской губернии “на голоде”; позднее окончил университет и стал земским врачом,

Скороходовы Владимир Иванович (1861-1924) и Ольга Федоровна (1863-?).

Хорошо сказано: и блаженны вы, когда поносят вас. Да, только тогда вы найдете в своей душе, а не найдете, то выработаете, ту силу, для к[оторой] не нужно ни личных радостей, ни славы людской. Помогай вам бог. Пишите. Л. Толстой” (Толстой, 1958, т.65, с. 52).

Новоселов – Толстому 7 октября 1890. [Дугино]: “Неожиданным событием прерваны были мои странствия по Москве. Там важные для меня ответы получил я, кажется, взглянув со стороны на общину, поняв, чего не достает нашей жизни. Понял я, думается, и многие причины нашей обособленности от людей, одну из которых вижу в том, что нами выдвигались слишком сильно пункты несогласий с другими людьми, и оставалось не замеченным то, на чем мы могли бы сойтись. Смешивалось также важное с неважным, отрицалось все, когда была дурна часть, и немало других несообразностей порождалось у нас” (Письма, 1994, с. 411-414).

В начале сентября 1891 года Новоселов и Гастев ездили к Толстому в Ясную Поляну.

Я еще в Москве услышал об этой корреспонденции, перепечатанной некоторыми другими газетами, а на Троицкой станции получил и вышеупомянутый № Петерб[ургского] Листка, присланный нам неизвестно кем. Весьма возможно, что это сообщение о новой секте, да еще быстро распространяющейся, вызвало некоторое беспокойство среди начальствующих. Во время их пребывания в наших краях приезжал к Скороходовым становой и спрашивал обо всех лицах, которые были у нас за последнее время.

Старики мои (дед и мать – Д.П.) переполошились немало, узнав о происшедшем… А к этому присоединилось внезапное увольнение моей троюродной сестры — земской учительницы, — причем не указаны и причины увольнения. Догадки же наводят на мысль, что причина — знакомство со мной. Есть и еще факты, указывающие на мою зловредность. Все это вместе взятое повергло в уныние моего деда, так что мать уже держит мою сторону, доказывая ему, что не могу же я стать иным, и что меня нечего обвинять за бестолковые действия других. Как бы то ни было, а тяжелая дилемма ставится жизнью. Я вижу, что силы старика слабеют с каждым днем, что каждое душевное волнение вредно отражается на нем; вижу, что вся возможная для него радость заключается в моей матери и во мне, что от нас зависит, как проведет он остаток своей жизни. Мать, живя с ним, делает все, чтобы он был покоен. А я? Я не могу не знать, что самое психическое состояние матери всецело зависит от меня…

Приехав на станцию и узнав о приезде властей, я тотчас же отправился к матери и деду, чтобы повидаться с ними и предупредить их. Шесть часов шел я, раздумывая о возможном будущем, и нашел в душе своей только готовность принять все последствия, могущие вытечь из моей жизни, как ни тяжелы они будут. Только в первые минуты я готов был молиться, чтобы миновала чаша сия, но потом твердо и ясно сказалось одно желание: чтобы достало масла в светильнике. Не удивляйтесь, что я так говорю, когда ничего нет сию минуту особенно угрожающего. Теперь я почти и не думаю об этом, но когда я приехал, я был в полной уверенности, что меня арестуют, и желал только одного, чтобы арест не был произведен раньше моего свидания с матерью.

Я у Скороходовых. Они отдают мне огород и маленький сад, с тем, чтобы мне одному их ведать, а за это брать все нужное для прокормления. Жить хочу в старой избе, которая им не нужна. Теперь пока свозим камни с полей для фундамента под избы, да рубим лес на лучину (у нас лучиной крыши кроют)” (Письма, 1994, с. 415-419).

Об общине Новоселова неоднократно писала пресса: “Вера и Разум” №18 за 1891 год (с.233-239), “Странник” №1 за 1892 год (с.121-122), “Церковный вестник” №27 (с.232-239) и др.

При общине аптечка и живет доктор, окончивший курс на медицинском факультете московского университета, некто г.Рахманов. Доктор ходит тоже в лаптях и вообще ничем не отличается по одежде от других сектантов. Практика его преимущественно в имении при селе Перхове. При этом за советы взымается плата по три копейки с человека, а за лекарства берут столько, сколько кто пожертвует, для чего и устроена кружка. Деньги эти идут на поддержание общины. По приглашению доктор отправляется к больным на дом. За эту услугу полагается уже особенная плата доктору.

 Брака и совместной супружеской жизни сектанты не признают; по их убеждению мир должен рано или поздно погибнуть, и чем скорее, - тем лучше, а для прекращения рода человеческого самый верный путь – безбрачие и монашеская жизнь. Церкви и православных икон они тоже не признают и во всем имении у них не встретите ни одной иконы. По вечерам и в праздничные дни сектанты занимаются своеобразным толкованием св. евангелия, причем, кроме последователей секты, на означенные беседы допускаются и посторонние.

Во время чтения евангелия устраиваются ученые диспуты, но они ведутся на языке понятным крестьянам.

Секта “перховцев” нашла здесь хорошую почву и распространяется очень и очень быстро. Для борьбы с сектантами не предпринимается ровно ничего. Местное церковное духовенство довольно индифферентно относится к сектантам. И.Т.П-iй”.

По призыву Толстого Новоселов и рассеявшиеся участники толстовских общин объединяются вокруг учителя зимой 1891-92 гг. для оказания помощи голодающим в Рязанской губернии. После этого пути ученика и учителя расходятся. Толстой не признавал божественной сущности Иисуса Христа, неоднократно жестко отзывался о нем. Новоселов же, как следует из писем, считал Толстого, прежде всего, последователем Христа, но со временем понял, что ошибается.

Начинается новый этап жизни Новоселова в удомельском крае. Он поселяется у Скороходовых. “О.Ф.Скороходова купила осенью 1889 года мызу Кубыч в 10 верстах от Дугино, где также была организована община, рассматривавшаяся как продолжение дугинской”. Ранее Владимир Иванович Скороходов входил в состав общины в Дугино, “…но, убедившись в неустойчивости интеллигентских земледельческих общин, поселился на хуторе и работал на земле со своей семьей” (Письма, 1994, стр. 419). Мыза Кубыч находилась на месте сегодняшней удомельской деревни Ясная Поляна на берегу озера, которое сегодня называется Кубыча. Предположительно, свое название деревня получила в 1928 году – в год 100-летия со дня рождения Л.Н.Толстого и в память о его последователях на удомельской земле.

На удомельской земле, среди удомельских крестьян Новоселов изжил в себе “толстовство” и вернулся в Православие. На этом кончается его период жизни в удомельском крае.

Последние письма Толстому написаны Новоселовым из Вышнего Волочка. В письме от 30 ноября 1899 года Новоселов пишет: “…верьте, что люблю Вас люблю нередко с мучением и ежедневно почти молюсь о Вас и семье Вашей… Простите, если что имеете в сердце против меня” (Письма, 1994, с. 422). Последнее письмо из Вышнего Волочка отправлено 23 июня 1901 года, в нем Новоселов извиняется за то, что опубликованное “Открытое письмо графу Л.Н. Толстому по поводу его ответа на постановление (об отлучении от Церкви – Д.П.) Святейшего Синода” не было прежде публикации доставлено Толстому (Письма, 1994, с. 423).  Но и после расставания духовная связь между Толстым и Новоселовым не прерывалась до самой смерти писателя. Брошюры Новоселова в защиту православной веры были последними книгами, которые Толстой читал за несколько дней до своей смерти. Они так ему понравились, что он поручил своим помощникам написать Новоселову письмо с просьбой прислать все вышедшие ранее выпуски.  

Стоит ли напоминать читателю, сколь драматичен был период истории, в котором пришлось жить Новоселову? В жизни России продолжала развиваться невиданной силы мировоззренческая и духовная катастрофа, в результате которой произошло разрушение всего русского мироздания 1917 года. Значительная часть интеллигенции и дворянства разорвало свои связи с Православием, с национальной почвой и все глубже погружалась в идеи атеизма, западного либерализма, богоборчества, духовной всеядности и восточного мистицизма. В руках интеллигенции было сосредоточено мощное оружие воздействия на сознание народа – система образования, пресса, искусство. Она этим оружием активно пользовалась, вольно или невольно подтачивая устои государства. Новоселов хорошо понимал, к чему это может привести и сознательно поставил себя в эпицентр происходящей в России духовной борьбы.

Новоселов тесно общается с выдающимся русским философом-христианином Владимиром Сергеевичем Соловьевым (1853-1900), сближается с преподобным о.Иоанном Кронштадтским и со старцами Оптиной и Зосимовой пустыни. 

В начале 1900-х Новоселов живет в Вышнем Волочке, где начинает издавать “Религиозно-философскую Библиотеку”. Затем он переносит издательскую деятельность в Москву и Сергиев Посад. Всего до революции вышло 39 выпусков “РФБ”, около 20 отдельных книг и много других печатных материалов в защиту Православной веры. Новоселов постоянно участвует в работе религиозно-философских обществ, ведет диспуты с Д.С.Мережковским и В.В.Розановым. В ближайший круг друзей и знакомых Новоселова входят священник о.Павел Флоренский, философы Ф.Д.Самарин, И.А.Ильин, В.А.Кожевников, С.Н.Булгаков, выдающийся религиозный живописец М.В.Нестеров и другие. Несколько раз “новоселовский” кружок посещал философ Н.А.Бердяев. Наш современник, Митрополит Сурожской Епархии Русской Православной Церкви о.Антоний (Англия), один из ярчайших проповедников Православия в современном мире, свидетельствовал об огромном влиянии, которые оказали на  его духовное развитие выпуски “РФБ”.

Когда в 1911 году распространились слухи о возможном рукоположении Григория Распутина в священники, Новоселов выпустил в своем издательстве брошюру “Григорий Распутин и мистическое распутство”. Эта брошюра была конфискована еще в типографии, но дело получило огласку и позволило русскому обществу осознать опасное влияние Распутина на ход государственных дел. “В феврале 1912 года депутат Думы М.В. Родзянко делает доклад вдовствующей императрице, матери Николая II. “Я ей прочел выдержки из брошюры Новоселова и рассказал все, что узнал”. Он просит аудиенции самодержца… “Ваше величество, прочтите брошюру Новоселова: он специально занялся этим вопросом…” (Виницкий, 1996). 

В 1912 году за большие заслуги в деле духовного просвещения Новоселов был избран почетным членом Московской Духовной Академии. Он был одним из первых, кто поддержал идею восстановления в России патриаршества, приходской общины и созыв Поместного Собора. В Москве Новоселов живет с матерью напротив Храма Христа Спасителя. Один из посетителей кружка Новоселова К.С.Родионов свидетельствовал: “Это было чисто православное общество, а М.А.Новоселов был идейным руководителем Православия в Москве” (Новоселов, с. ХХVI).

После революции Новоселов твердо встал на защиту Православной веры. За его активность ГПУ выдало 11 июля 1922 года ордер на обыск, который был подписан Генрихом Ягодой, в то время заместителем председателя ГПУ. Новоселов успел уйти из квартиры и перешел жить на нелегальное положение. В октябре 1922 года посещает Вышний Волочок. С 1922 по 1927 года он продолжает нелегально заниматься проповедью Православия, рассылая своим корреспондентам письма, в которых отвечает на самые насущные вопросы духовного состояния общества и защищает христианские догматы. Эти письма переписываются вручную, перепечатываются на машинке и передаются из рук в руки. Всего известно 20 таких писем. Впервые они изданы только в 1994 году.